Тракторы, как и днем, ворчали сосредоточенно, увлеченно, но теперь, ночью, каждый звук слышался сам по себе, самые тихие голоса разносились далеко-далеко… Где-то захлебнулась разудалой песней гармонь. Чей-то протяжный, зовущий крик прорезал ночную тишь. И снова все смолкло; только, не затихая, плыл над степью гул тракторов, который, казалось, стал частью тишины… Но вот издалека долетел нежный, серебристый звон кобуза, где-то запел най, и в неторопливые эти звуки вплелись раздумчивые человеческие голоса: кто-то, оставшись наедине с ночью, делился с ней своей тоской по возлюбленной, по семье, рассказывал о своих помыслах, мечтах, тревогах…
- Слышишь, Алимджан? Чабаны еще не спят…
- Мне иногда кажется, они и не знают, что такое сон. А тебе не хочется спать?
- Нет…
Алимджан показал в сторону, где светились огоньки стана трактористов и слышался стук движка:
- Может, сходим к Погодину? Или к Смирнову - на морской берег?
- Нет, нет… Сегодня я никуда не хочу. А тебе не терпится повидаться с друзьями?
- Мне никого не надо, кроме тебя… Тебе не холодно?
- Нет, милый…
Алимджан все-таки снял пиджак и накинул его ка плечи жены.
- Так-то будет лучше. И пора все-таки домой, завтра рано вставать. Я хочу пораньше пойти в свою бригаду…
- Хорошо здесь, Алимджан, - тихо сказала Айкиз и как-то просительно взглянула на мужа.
В это время от кишлака донесся заливистый, с легкой дремотной хрипотцой, крик петуха. Откуда-то с противоположной стороны готовно отозвался другой петух. И заметалась над степью разноголосая петушиная перекличка.
- Слышишь, Айкиз?
- Да, пора!..
И они медленно возвратились к кишлаку.
На сон им оставалось часа два - не больше, но Айкиз было не до сна. Она лежала, положив руки под голову, и как тогда, в саду, думала о себе, о муже, о своей любви к нему… Щеку ее грело ровное дыхание Алимджана. Айкиз была счастлива, но где-то глубоко-глубоко в сердце ворошилась тревожная, неясная досада… Айкиз сама не понимала, что ее беспокоит: ведь этот день принес ей радость, только радость. И, однако, радость эта была почему-то неполной…
Утром, когда занавески пронизало восходящее солнце, Айкиз тихо, стараясь не разбудить мужа, оделась и прошла во двор. Отец был уже на ногах, он рвал на огороде лук. Оглянувшись на дочь, Умурзак-ата добродушно спросил:
- Как, дочка, небось рада?..
Айкиз улыбнулась смущенно.
- Теперь и вам веселей будет, отец…
- Да, хорошо, что он вернулся. А ты рановато поднялась. Мало спала!
- Надо самовар поставить.
- Опоздала, дочка, уже закипает. Я сейчас зелень вам приготовлю.
- Отдохнули бы, отец. Я сама все сделаю.