Анфиса покопалась в постели, нашла в ногах свой скомканный халатик. Встряхнув его, надела и вышла.
Ее нос уловил аппетитный запах блинов.
– А вот и моя женушка, – произнес Андрей каким-то елейным заискивающим голосом и чмокнул ее в щеку. – Доброе утро, соня.
– Доброе утро, – сказала Анфиса сразу всем.
– А я жду тебя не дождусь. Мне же уезжать пора, – продолжал Андрей, сжимая ее в объятиях.
– Ну и уезжай, – равнодушно ответила Анфиса, высвобождаясь из его объятий.
– Хорошо, – по тону было видно, что Андрей обиделся. – Если я правильно понял, ты со мной не поедешь…
Анфиса согласно кивнула головой и отщипнула кусочек горячего блина, только что снятого тетей Машей с пышущей жаром сковородки.
– Хорошо, – повторил он. – отдохни здесь.Приди в себя. Может, тогда сможешь понять, что теряешь. Я же тебя два года на руках носил… Ну кто, кто тебя еще так любить будет? Ну объясните хоть вы ей, тетя Маша… – обратился он к тетушке за помощью.
Но тетя Маша сделала вид, что настолько увлечена своим занятием, что не расслышала его.
– Ну, завел, – Анфиса повернулась, чтобы уйти. Ей было неудобно выяснять отношения с мужем перед тетей.
– Подожди, – Андрей поймал ее за полу халатика. – Я не хотел тебя будить… Но теперь мне действительно пора.
– Так в чем дело? Дверь открыта.
– Сережки сними.
– Что? – Анфиса сначала не поняла, о чем речь.
– Сережки, – настойчиво повторил Андрей.
– Ах да, – наконец Анфиса догадалась, в чем дело. Колье и кольца она сбросила ночью в пепельницу. Их он, конечно, уже спрятал. А вот сережки… Они так и остались в ушах, и Андрей теперь требовал свою драгоценность обратно.
Щелкнув застежками, она вложила серьги в его руку.
– На, держи свое имущество, – тон ее был ироничен. Но Андрей его не заметил. Или не желал замечать. Быстро собравшись и простившись, он уехал.
– Господи, думала, помиритесь, – вздохнула тетя Маша, когда за Андреем захлопнулась дверь. – Ан нет, вижу.
– Нет.
– Не стерпится у вас, не слюбится. Ладно, ушла я, Анфисочка, нянькаться. А ты кушай здесь блины, пока горяченькие. Его-то я уже накормила…
Анфиса, не умываясь, села на стул и, положив сметаны, опустила в нее горячий блин. Она соскучилась по блинам. У самой у нее они не получались такие вкусные. То тесто было слишком густым, то слишком жидким. И выходили у нее вместо таких,
как у тетушки, кругленьких, тоненьких в дырочках блинов какие-то непотребные уродцы – безвкусные и перенедожаренные.
Наевшись и перемыв посуду, Анфиса стала убирать постель. Подняла одеяло. Под ним лежали несколько стодолларовых купюр и записка: «Тебе на жизнь, дорогая. Андрей».