– Я работаю, – вызывающе кинула Катька.
– Работаю, – передразнила ее мать. – Непутевая.
– Ты – путевая! – воскликнула Катька.
– А ты не груби.
– Да ладно вам, – сказал сожитель матери, всегда спокойный, улыбающийся и пьяный.
– Сами жрите, бля! – воскликнула Катька, поднимаясь из-за стола.
Кухня была хрущевских времен, тесная, не повернешься. Едва влезли стол и холодильник.
– Нет, ты посмотри на нее. Ты послушай, как ругается.
– Да пускай, бля. Девка молодая, – смачно причмокнул сожитель, разглядывая ладную фигурку Катьки и шаря мутным глазом по ее длинным
ногам, за что заработал такой яростный взгляд матери, что только икнул.
Катька прошла в свою комнату, хлопнув дверью, так что стекла зазвенели.
– Твари, – прошептала она. – Мутанты чернобыльские, – произнесла она любимую фразу Штыря.
Катька плюхнулась на постель. Свет включать не стала. Раздражение нарастало. И нарастало ожидание.
Она встала, подошла к двери, заперлась на защелку.
«Ну и ладно. Черт с ними со всеми. Может, их вообще нет, а они снятся», – вдруг подумала Катька. Такой оборот вполне соответствовал ее настроению. Действительно, никого в мире нет – все ее сны… И ничего нет. Кроме шприца, который лежит в целлофановом пакете под ее койкой. Значит, койка все-таки есть? Есть, ну и фиг с ней…
Мысли путались. А это значило, что пора вколоться.
Катька достала из-под койки шприц. Погладила его. Порция героина подготовлена.
Теперь главное – сразу попасть в вену.
Черт, на что руки похожи. Дорожка, как у застарелых наркошей, – шрамы. Ну и ладно… Мать знает, что она колется. Только считает, что завязала недавно. Она и правда завязала месяц назад. Ровно на неделю. А потом Штырь притащил хороший, розовый героин. Это не какая-то дрянь, которую продают знакомые ей барыги в микрорайоне. Барыга покупает плохой товар, да еще разбодяживает его мелом и известкой. И получается совсем
дрянь, от которой можно в ящик сыграть. А с этого не сыграешь. Тут кайф по высшему разряду.
Плевать, что в доме кутерьма. Плевать, что у нее со Штырем дела – хуже некуда. Бабок нет. А на панель Штырь ходить запретил. Плевать. Главное, вколоться и лежать, прикрыв глаза и уносясь вдаль.
– Балдеж.
Катька вогнала иглу в вену и прикрыла глаза, откинувшись на кровати.
– Балдеж, – вновь прошептала она.
* * *
– Анфиса, – ее трясли за плечо.
– Господи, – она натянула на голову одеяло.
– Просыпайся.
Анфиса с трудом разлепила веки. Просыпаться ей не хотелось. Хотелось спать и спать. Для нее всегда было мучением вставать рано. Поспать бы еще минут пять… Ну десять… Ну пару часов…