— Он дома, — прошептала она на ухо Кэтрин, укутывая ей плечи шалью. — Идите тихо.
Кэтрин кивнула. Теперь она уже не нервничала так сильно. Она вернулась в дом, была одета для сна, и никаких доказательств того, что она только что вернулась, у Люсьена быть не могло. Она поднималась по лестнице тихо, но без страха быть пойманной.
Разумеется, в коридоре напротив двери в ее комнату ее поджидал Люсьен.
— Вот вы где, — сказал он, как всегда, недовольно. — Вас не было в комнате.
Ну конечно, он не видел ничего неприличного в том, чтобы заглядывать к ней в комнату без приглашения. Он считал каждый дюйм этого дома своей собственностью. Не было таких мест, куда бы он постеснялся заглянуть. Кэтрин прошла мимо него и открыла дверь. Пытаться убеждать его в том, что она имеет право на уединение, не было смысла.
— Я захотела чаю и пошла за Берди.
— Вы могли бы ей позвонить, — сказал Люсьен, проходя следом за ней в комнату, но при этом оставив дверь открытой. — Зачем нужна прислуга, которую надо искать по всему дому? Пожалуй, мне следует ее уволить.
— Она моя камеристка, и без нее я как без рук. Я дала ей выходной сегодня вечером, поскольку все равно собиралась лечь спать пораньше. — Кэтрин очень не хотелось подводить Берди, но все уже знали, что Берди выходила из дома. Покрывать ее было бессмысленно. По крайней мере теперь, когда она сообщила Люсьену, что Берди выходила с ее разрешения, у него не было формального повода упрекать служанку в нерадивости. Кэтрин вошла и поставила свечу на каминную полку. Комната выглядела точно так же, как когда она ее покидала: догорающие уголья в камине и зажженная лампа на столе возле кресла рядом с камином. — Зачем вы меня искали?
Он выразительно посмотрел на кровать в дальнем углу. На постель падала тень, но Люсьен все равно увидел, что она не смята, и сделал соответствующий вывод.
— Я решил проверить, хорошо ли вы себя чувствуете, но, очевидно, с вами все в порядке. Голова прошла, надо полагать?
— Немного лучше, спасибо. Я не смогла уснуть, — ровным голосом сказала Кэтрин. — Я читала. — Она кивнула на кресло.
Люсьен подошел и взял в руки книгу, которую она оставила на столе. «Проповеди Тиллотсона»[1]. Он посмотрел на нее, кажется, впервые с одобрением.
— Я рад, что вы читаете эту книгу.
— Я читаю ее каждый вечер.
Люсьен дал ей эту книгу и настаивал на том, чтобы она ее прочла, и она подчинилась. Каждый вечер она читала по одному или по два предложения, просто чтобы не восстанавливать его против себя. Возможно, она бы больше уважала Люсьена за его истовость в вере, если бы он не разил ее этой своей верой, словно дубиной, отчитывая за каждое проявление жизнерадостности или независимости, что им расценивалось соответственно как развращенность и своеволие. Кэтрин никогда не считала себя склонной к распущенности, но сердце ее и душа страшились той душной клетки, в которую Люсьен стремился ее запереть. Даже ее покойный муж лорд Хоу любил театр, и он уж точно не имел ничего против хорошего вина и красивой одежды.