Князев скажет – как отрубит. А он со своей интеллигентской многословностью начал однажды разубеждать в чем-то Тапочкина, тот слушал, слушал и не дал докончить, послал. Как говорит Высотин, ответил неопределенно. Между прочим, Высотин тоже пишет «залесено», «задерновано». И сам Князев, когда спешит, просто ставит рядом с номером точки индекс породы. Так что все эти разговоры в воспитательных целях.
Березки поредели. Появились небольшие бочаги, полные черной воды. Пахнуло прелью и сыростью.
Затем пошел кочкарник, утыканный гнилостоем. Кочки были высокие, шаткие и выворачивались из-под ног, как живые. Матусевич тихонько чертыхался.
Впереди ширился просвет, открывая блеклое голубое небо. Кочкарник внезапно кончился, как обрезанный, и они поднялись на пригорок.
– Вот и болото, – сказал Князев, – И как раз вкрест маршрута.
– Километра три длиной, – прикинул на глаз Матусевич. – Обходить – ой-ой-ой!
Князев, прикрывшись ладонью от солнца, пристально глядел вперед и что-то обдумывал.
– Вы как витязь на распутье, – почтительно улыбнулся Матусевич.
– На распутье, говоришь? Точнее, на беспутье. Ну вот что, витязь, давай попробуем напрямик. Сруби вон ту жердину и иди за мной шагах в десяти. В общем, я рассказывал, как ходить по болотам.
– Как же вы без шеста? – забеспокоился Матусевич.
– Ничего, провалюсь, так ты мне свой кинешь.
Болото было обычное – буровато-зеленое, топкое, с разводьями и окнами ржавой воды, с одиноко торчащими скудными деревцами. Поперек него тянулись узкие торфяники с цепочкой мелких холмиков – торфяных бугров. По одному из таких языков, самому длинному, и решил перебраться Князев. Торфяник, правда, метрах в семидесяти от того берега кончался, но дальше виднелась еще какая-то гривка, поросшая мелким кустарником, и пройти там, наверное, можно.
Через болото трудно двигаться прямо. Князев компасом протянул к противоположному берегу линию хода и выбрал ориентиром приметную рассоху, стоявшую у самого края болота. От нее потом можно будет продолжить.
По торфянику они прошли, как по большой влажной перине, но он был гораздо короче, чем казалось с берега, и скоро под ногами зачавкало. Зыбун становился все тоньше, все сильней прогибался под их тяжестью, и Князев, прежде чем ступить, долго качал его ногой: выдержит ли? Каждый торфяной бугор окружало неширокое кольцо воды, приходилось прыгать, а опора была ненадежной. Оттолкнувшись слишком сильно, Матусевич прорвал зыбун и зачерпнул сапогом.
– Вылей воду, потом переобуешься! – сердито сказал Князев, но тут же сам зачерпнул в оба, соскользнув ногами с торфяного уступа.