В полог не шел никто. Ужинали всегда вместе. И если кто запаздывал – знал, что без него не начнут. А не вернется кто-нибудь к контрольному сроку – тут уж не до еды. Всю ночь будут взлетать в небо сигнальные ракеты, а утром чуть свет – на поиски…
– Как успехи? – обратился наконец Князев к Высотину.
– Мы медведя видели! – похвастался Тапочкин.
– Да ну! – обрадованным голосом сказал Князев. – А габбро-долериты вы не видели?
Тапочкин смутился и повернулся к Высотину, ища поддержки.
– Не видели мы габбро-долеритов, – вяло ответил Высотин. – Наверно, их тут вообще нет. Уже почти месяц работаем, а ничего, кроме «горохов», не видим.
– Ну, ну, без паники! – сказал Князев, – Никуда они от нас не денутся.
Он неожиданно подмигнул Матусевичу, улыбнулся уголком рта и уже другим голосом спросил у Лобанова:
– А у тебя как?
– Пятнадцать проб намыл. Завтра докончу.
– Маршрут будете смотреть? – спросил Высотин.
– Надо бы, да темновато уже. Ладно, потом как-нибудь посмотрю.
– Так что, мы отдыхаем завтра? – спросил Тапочкин.
– Вы отдыхаете, – сказал с ударением Князев, – а мы с Иваном Сергеичем, – он кивнул в сторону Шляхова, – завтра уходим.
– А когда вернетесь?
– Послезавтра к вечеру. Задание я вам утром напишу.
– О-ля-ля! – пропел Тапочкин. Отдых без Князева ему нравился.
Костюк сложил в ведро миски, залил их водой, чтобы отмокали, в другом ведре начал заводить тесто для завтрашних лепешек. Тапочкин принес мешочек с фигурками и картонную доску, предложил Высотину:
– Сгоняем в шахмотья?
– Давай, только быстро. Спать хочется.
– Форы не дашь? – спросил Тапочкин, когда фигуры были расставлены.
– Перебьешься! – ответил Высотин и пошел пешкой от ферзя.
Матусевич подбирал щепочки, бросал их по одной в тлеющий костер и задумчиво смотрел, как они вспыхивают. Остальные молчали, глядели на огонь.
Легок на подъем полевик: где поставил палатку, – там и дом; переспал ночь – уже обжитое место, и оглянешься, уходя, на четырехугольник примятого мха с постелью из пихтового лапника, на черное пепелище костра.
Много таких безвестных ночевок разбросано по тайге. Умело и надежно вбиты колья, поодаль видны следы умного топора, надета на рогулину от давнего костра перевернутая банка – может, и сгодится кому-нибудь, кто пойдет следом, может, не в чем тому незнакомцу даже чай вскипятить. Наткнешься на такое – и потеплеет на сердце: здесь был свой. Догнать бы его, покурить вместе, подбодрить, предложить помощь… Нигде так не рад человек человеку, как в огромном таежном безлюдье.
Но у каждого из них где-то другой дом, главный. Там по праздникам пьют за его удачу, там ждут от него хотя бы писем, потому что сам он обещает приехать только «через годик». Да и то приедет ли?