– Ты иди по этой гривке, а я – по той. Если что будет, я покричу.
Видя, что Матусевич колеблется, он заверил:
– Не трухай, я к вашим камням третий год приглядываюсь. Габбро-долериты-то уж как-нибудь отличу.
Матусевич согласился, но предварительно устроил Лобанову небольшой экзамен на определение пород. Тот не ошибся ни разу. После этого они так и ходили – вместе и не вместе, не теряя друг друга из виду. Лобанов как-то заикнулся, что хорошо бы вообще маршрутить порознь, вдвое быстрей пошло бы дело, однако Матусевич и слушать не стал.
– Разве можно, Коля, – сказал он. – Нам Андрей Александрович доверился, а ты предлагаешь такое…
Лобанов усмехнулся.
– Ему теперь все до фени. Семь бед – один ответ.
– Нет, нет, что ты, – затряс головой Матусевич. – Не могу я его подводить, нельзя. У нас еще есть время.
– То-то и оно, что «еще», – проворчал Лобанов.
Третий чирей вскочил на бедре, и почти одновременно с ним на скуле – четвертый. Ночами Матусевича то знобило, то бросало в жар. Утром он с трудом поднимался, каждое неловкое движение отдавалось резкой, долго не утихающей болью. Чирьи росли, стягивали покрасневшую вокруг кожу и не собирались прорывать.
– Эк тебя корежит, – с гримасой жалости бормотал Лобанов, глядя, как его ведущий встает с постели. – Надо же такой заразе прицепиться. Говорил, одевайся теплее!
Матусевич молчал и старался не морщиться от боли. Он понимал в медицине чуть больше Лобанова и догадывался, что дело здесь не в простуде. Наверняка это был авитаминоз.
Теперь уже не отряд – группа Князева продолжала двигаться на юго-запад. Позади остался один из Тымерских порогов, если не самый большой, то самый опасный. На карте Князева он был помечен восклицательным знаком.
Три года назад на этом пороге в большую воду погибли два московских геолога. Произошло это на глазах у товарищей. Тымера здесь делала крутой поворот на юг, и стремительный бурун, поднявшийся над затопленным водосливом, ударял в нависшую скалу. Рабочие с берега видели, как лодчонку приплюснуло к скале, мелькнуло и скрылось оранжевое рифленое днище, потом лодка вынырнула метрах в пятидесяти, но ни груза, ни людей на ней уже не было.
С тех пор и появились на полевых планшетах у того места восклицательные знаки.
В межень порог был не страшен, лишь захватило на миг дыхание на метровом водосливе. Но к скале все же потянуло неотвратимо. Князев понял, что не успеет вывернуть лодку, бросил весло и выставил навстречу каменной стенке ладони. Остальные лодки шли следом и повторили этот маневр. Высотин, правда, не подрассчитал, чуть замешкался и ударился о скалу плечом.