– Что ж ты делаешь, паскудник! – закричал Лобанов. – Пошел вон!
При звуках его голоса сохатый отпрянул и забегал вокруг дерева так быстро, что у Лобанова закружилась голова. Сверху зверь походил на большую буланую лошадь и выглядел совсем не страшно.
Лобанов начал громко материться. Сохатый резко остановился, растопырил копыта, низко повел головой. У ног его распластался рюкзак. Нагнув голову еще ниже, он в слепом бешенстве молниеносно поддел его рогом, подбросил, приготовился топтать, но рюкзак зацепился лямкой за один из отростков. Сохатый откинул голову назад и затряс рогами, пытаясь освободиться. Рюкзак закрывал ему глаза и хлестал по морде. Лобанов злорадно засмеялся.
Сохатый закряхтел и ударил по стволу передними копытами. Лобанов спустился пониже. Держась одной рукой за ветку, он расстегнул штаны и помочился сохатому на голову. Сохатый облизнулся, запрял ушами и выжидательно поглядел вверх одним глазом. Лобанов свесил ногу и, дразнясь, покрутил носком. Сохатый подпрыгнул на месте, рюкзак мотнулся и ударил его по морщинистой губе. Сохатый опять тряхнул рогами, пригнул их к земле, пытаясь передней ногой сбросить это цепкое непонятное существо, нога скользнула вдоль морды и угодила во вторую лямку.
Лобанов раскрыл рот и замер.
Сохатый жалобно замычал. Нога его, перегнувшись в колене, висела перед грудью, как на перевязи. Лобанов свистнул в два пальца. Сохатый рванулся, внутри у него что-то екнуло, он закружился на месте и, топоча, поскакал на трех ногах прочь.
Немного подождав, Лобанов слез с дерева, поднял втоптанный в мох карабин с треснувшим прикладом и поспешил прочь. Пройдя с километр, он начал крутить головой и посмеиваться. Расскажешь такое – никто не поверит…
Около шести вечера Федотыч осторожно разбудил Князева. В домике было натоплено, пахло опарой, сушеной рыбой и грибами, в окне красновато светило заходящее солнце. Князев несколько минут лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь теплом и покоем. Федотыч сказал, что около полудня слышал гул вертолета, значит, все в порядке, Костюк в руках врачей. Сейчас Филимонов сообщит, как прошла операция, и с этим покончено. Можно возвращаться в лагерь и спокойно работать.
Князев поднялся и, зевая, пошел к рации. Спина почти не болела, ноги тоже отошли. Он сел за стол, надел наушники, включил рацию, подстроился. Филимонов отозвался сразу.
– Ну Леонид Иванович, – торжественно сказал Князев, – с меня литр коньяка. Спасибо вам. Так как наш больной?
– Какой больной? Костюк, что ли? Да никак. Пропал.
– Как пропал? – холодея, переспросил Князев. – Не довезли? Поздно было?