В Славянском Порту валил густой и липкий снег. От остановки автобуса Дмитрию Александровичу надо было пройти всего полквартала, и за этот короткий путь его шинель и чемоданы стали белыми. У подъезда своего дома он попробовал было отряхнуться, но снег оледенелыми катышками сплошь намерз на сукно. Дмитрий принялся обшаркивать себя по плечам и груди тоже оледеневшей шапкой, но и это не помогло. Он поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь открыла Зинаида Федоровна.
— Ух, какую сырость я принес, — виновато пробормотал Дмитрий, входя и ставя чемоданы.
Теперь он был рад тому, что ввалился домой такой мокрый: можно было не разыгрывать сцену нежной супружеской встречи.
Зинаида Федоровна, пока он раздевался, стояла будто в радостной растерянности, но уж Дмитрий знал: в эту минуту она думала о недавно натертом паркете, на который капало с шинели и текло с чемоданов.
Дмитрий вытер лицо и руки платком.
— Ну, теперь, Зина, здравствуй, — он привлек ее к себе, легонько обняв за спину.
Она медленно подняла лицо, и они, не глядя один на другого, поцеловались в губы.
Зинаида Федоровна, как бы спохватившись чего-то, отшатнулась от мужа, открыла дверь в комнату, из которой слышались звуки знакомого Дмитрию Александровичу простенького экосеза.
— Лидочка! Приехал папа, — громко сказала Зинаида Федоровна и, сверкая халатом из золотистого шелка, пошла в кухню.
Дмитрий Александрович вошел в комнату. Дочь сидела за пианино на вертящемся табурете, поставив ноги на стопку томов энциклопедии в картонных футлярах. Увидев отца, она вскочила с табурета и сделала несколько шагов ему навстречу.
Дмитрий Александрович взял в холодные ладони ее лицо.
— Как живешь, Лидок? — он поцеловал девочку в гладко причесанные светлые волосы.
— Спасибо, папа. Хорошо. — Лидочка стояла перед ним пряменько. На ней была бумазейная в мелкую красную полоску пижамка, и вся она была такая аккуратненькая, что просто боязно было подхватить ее на руки, прижать к груди.
— Ну что ж, садись, играй.
Лидочка послушно вновь взобралась на табурет, помедлила, проверяя, так ли она сидит. Руки она положила на клавиши так, как ее учили — как будто у нее в ладошках было по мячику, — и сыграла несколько маленьких пьес, довольно чисто разученных.
«Да, это нужно: учить музыке во всяком случае не лишнее», — подумал Дмитрий Александрович и сказал:
— Молодец, Лидок, успехи у тебя несомненные.
Лидочка молча убрала ноты в папку с длинными шелковыми шнурами, закрыла крышку пианино и постелила на нее белую дорожку-ришелье. Отнеся в кабинет книги, она села на тахту, зажав ладошки меж коленок.