Она уговорила Антония присоединиться к ней в этом деле, и автократор тоже пообещал уйти из публичной жизни и поселиться в Афинах. Любопытно, что, сообщая Антонию о своем решении, Клеопатра о скипетре и короне умолчала. Предложение Антония Октавиан оставил без внимания, а Клеопатру уведомил, что не откажет ей ни в одном из ее справедливых требований при условии, что она умертвит Антония или, по крайней мере, изгонит его из Египта.
Получив этот ответ, Клеопатра, наверное, вспомнила о том совете, какой несколько месяцев тому назад Ирод давал в связи с нею Антонию. Однако ей казалось, что враги действуют против нее порознь, не согласуя свои усилия. Ей хотелось уцепиться за соломинку, и Октавиан дал царице надежду. Впрочем, как недавно Антоний, так и она отказалась убить своего супруга или же выдать его врагам. Главное для Октавиана заключалось сейчас не в том, чтоб нанести им удар, а в том, чтоб их, спаянных общей бедой, разъединить. Антоний сейчас не представлял собой ровным счетом ничего, он был одним из двух бывших соправителей Рима; побежденный, он полностью утратил власть и все больше погружался в трясину хмельных увеселений. Клеопатра решила тайно возобновить переговоры.
Октавиан отправил к ней посланца, одного из своих вольноотпущенников по имени Тирс, про которого Плутарх пишет, что это был «человек весьма смышленый и сумевший самым убедительным образом говорить от имени молодого императора с надменною и непомерно гордившейся своей красотою женщиной»[58]. Царица хорошо его приняла и беседовала с ним долее, чем со многими другими, оказав ему почести столь значительные, что Антоний это заметил, оскорбился и заподозрил, что Клеопатра втайне от него что-то готовит. Он взялся за посланного всерьез, велел его схватить, хорошенько отхлестать плетьми и в таком жалком виде отправить обратно к Октавиану, объяснив, что Тирс привел его в раздражение своим высокомерием и что если Октавиан затаил в связи с этим против него обиду, пусть схватит поблизости вольноотпущенника Антония, подвесит за ноги и отхлещет так, чтоб никто не остался внакладе.
«Желая рассеять его подозрения, — продолжает Плутарх, — Клеопатра после этого случая ухаживала за ним с удвоенным усердием»[59]. Это усердие было столь велико, что собственный день рождения она справила в скромной и будничной обстановке, как, впрочем, и пристало в ее трудном положении, зато день рождения супруга велела отметить с обычной пышностью и великолепием, расточительствуя при этом под стать Антонию, и потому «многие из приглашенных, явившись на пир бедняками, ушли богатыми»