— Кто и каким образом будет управлять Россией, пока не установится новая власть? — спросил он.
— До тех пор, пока конституция не получит надлежащей силы, — отвечал Бестужев, — власть будет в руках временного правления.
— По вашим словам, — сказал Борисов, — революция будет военная и во главе ее станут одни только начальники, входящие в состав тайного общества. Но какие ограждения вы представите в том, что один из начальников, опираясь на силу штыков, не похитит самовластия?
Вопрос Борисова ошеломил Бестужева. Он побледнел.
— Генерал Риего не похитил самовластия, хотя и опирался на силу штыков! — проговорил он.
— Но именно так поступил генерал Бонапарт, — хладно-кровно возразил Борисов.
Поднялся общий шум. Все заговорили разом — славяне и южане. Полковник Тизенгаузен доказывал, что солдаты пребывают в невежестве. Артамон Муравьев кричал, что он не допустит никакого Бонапарта.
— Это что ж такое? — негодовал Горбачевский. — Весь народ отстраняется от участия. Вы, голубчики, извольте землю пахать, а мы будем для вас уставы да законы сочинять — так, что ли? Так Я вам скажу, что все это барские штуки!
— Вы не знаете русского солдата! — выкрикивал Сухинов.
Выступил Сергей. Голоса стали мало-помалу смолкать.
Сергей говорил искренне, просто, без жестов. Иногда он останавливался, как бы обдумывая свои слова.
— Наши разногласия, — сказал он, — ничтожны перед величием избранной цели. Мы ненавидим и любим одно.
Он призывал оставить раздоры и братски подать друг другу руку, чтобы сразить общего врага.
— Где между нами Наполеоны, мечтающие о похищении прав народных? — закончил он, глядя с улыбкой на Горбачевского. — Кто знает, что нас ждет впереди? Не почесть, не власть, а может быть, смерть от руки палача. Наш путь — не путь честолюбия, а жертвы.
— Братья, друзья! — раздался вдруг восторженный голос Бестужева. Он вскочил с места. — Братья, друзья! — говорил он с волнением. — Ведь нам ничего не нужно для себя. Клянусь вам, я хочу только одного: умереть за свободу!.. — Закрыв руками лицо, он опустился на стул. — Да, умереть, умереть… — бормотал он. — Клянусь умереть…
— Умрем, все умрем! Клянемся! Я тоже клянусь! — заговорили все разом.
Славяне и южане обнимали друг друга и менялись оружием в знак братства. Среди общего шума слышались восклицания:
— Да здравствует республика! Да здравствует народ! Да погибнет различие сословий!
Бестужев, сняв образ с груди, с жаром поцеловал его и торжественно повторил свою клятву. Образ пошел гулять по рукам. Славяне и южане вырывали его друг у друга и вслед за Бестужевым клялись умереть за свободу.