В разгаре как раз была первая крупная кампания по травле Солженицына, его произведения были изъяты из библиотек, в газетах печатали возмущенные письма рабочих, и где он живет, было неизвестно. О предстоящем юбилее говорили западные радиостанции, а информацию насчет поздравлений через «Новый мир» обсуждали дома мои родители, не думая, разумеется, что я ее использую таким образом.
К этому времени я читал опубликованные в «Новом мире» произведения Солженицына и тамиздатское издание «В круге первом» и искренне надеялся, что массовая поддержка интеллигенции сможет хоть в какой-то степени защитить писателя от преследований. Прочитанный к тому времени самиздат, казалось бы, должен был убедить меня в обратном, – я знал о судьбе Гинзбурга и Галанскова, Даниэля и Синявского, Бродского, участников демонстрации в августе 1968-го… Но мое восхищение перед теми, кто осмеливался протестовать, было сильнее рациональных соображений.
Как я сейчас понимаю, трудно было найти для моей выходки более неподходящий момент. Выбирая урок Вербы для объявления о Солженицыне, я руководствовался главным образом тем, что у других учителей на счету была каждая минута и они никаких объявлений делать обычно не разрешали. Хотя, возможно, что подсознательно я хотел бросить вызов именно Вербе с его обществоведением, но отчета себе в этом не отдавал.
Когда я, сделав объявление, сел на свое место, Илья Азарьевич пробормотал что-то про идеологическую незрелость отдельных старшеклассников, а после урока, разумеется, сообщил администрации о происшедшем. На ближайшей перемене одна из завучей школы схватила меня за грудки, загнала в угол и стала трясти (не в переносном, а в буквальном смысле), яростно шипя, что из-за меня теперь школу разгонят. Я, конечно, испугался ее гнева, но не слишком, потому что знал о ее репутации дамы экспансивной, но доброй. Самое удивительное, что, вопреки опасениям, Верба, по-видимому, ничего не сообщил «куда следует». Мог, конечно, донести и кто-то из родителей моих одноклассников, но и этого не произошло. Моя безответственная выходка, к счастью, обошлась для школы без каких-либо последствий.
Что же касается поздравлений Солженицыну, то не знаю, как остальные мои одноклассники, а мы с Лубяницким немедля настрочили поздравительное письмо и отправили в «Новый мир». Возможно, оно до сих пор лежит где-нибудь в архиве.
Вторую школу я окончил в 1969 году, был последний звонок, смешной капустник, в котором я тоже принимал участие, изображая кого-то из учителей, а потом, после экзаменов, выпускной вечер. Пока раздавали дипломы и награды, в зале сидели гордые, растроганные родители, в том числе и мои. Но вообще выпускной вечер запомнился смутно, то ли из-за выпитого шампанского, то ли потому, что в нем не было ничего специфически второшкольного: сначала танцы, потом – на рассвете – поездка на автобусах по пустынной Москве. Конечно, я мог бы расспросить о деталях своих товарищей, но это уже был бы рассказ с чужих слов.