Во многих еврейских семьях существует предание о том, как ребенок впервые узнает о том, что он еврей. Как правило, для него это полная неожиданность, он огорчается и произносит что-нибудь смешное.
Например, мой друг Володя Гуревич в детстве ненавидел творог, которым его пичкали за завтраком. Поэтому, когда ему сообщили во дворе, что он еврей, он тут же заявил своей растерявшейся бабушке: «Ну, уж если я еврей, то есть творог я больше не буду».
У меня подобных «мо» не было. Лет до четырех, играя с другими детьми на Гоголевском бульваре, я думал, что еврей – это обидное ругательство, которое говорят, когда кто-нибудь жадничает. Потом родители объяснили мне значение этого слова, но оно долго оставалось для меня совершенно абстрактным понятием, не подкрепленным никакими – ни религиозными, ни культурными – коннотациями.
Помню такой эпизод. Я только что прочитал книжку Кублицкого «Фритьоф Нансен», и она произвела на меня сильнейшее впечатление. Пораженный героизмом и благородством Нансена, я прибежал на кухню, где курили после ужина мама и папа, и спросил, не сомневаясь, что услышу «правильный» ответ:
– Скажите, какой ваш любимый народ? Мама с папой иронически переглянулись:
– А твой?
Я с жаром выпалил:
– Норвежцы!
На это папа с улыбкой сказал:
– А наш – евреи.
Я совершенно остолбенел. Во-первых, прибежав к родителям с этим дурацким вопросом, я совершенно забыл про тот народ, к которому я, по крайней мере формально, принадлежал. Во-вторых, евреи в моем представлении ассоциировались прежде всего с моими дедушкой и бабушкой, которые иногда говорили между собой на идише. Я их, конечно, очень любил, но вид у них был самый будничный. Мне даже в голову не приходило, что среди евреев могут отыскаться героические личности, хотя бы отдаленно похожие на Нансена.
Конечно, виноваты в этом были окружавшие меня взрослые. Никто из них никогда не рассказывал мне об истории еврейского народа, не читал библейских сказаний: я не ведал, кто такие Авраам, Исаак и Иаков. На этот счет я просветился только лет в пятнадцать, и то не из Библии, русского варианта которой у нас дома не было, а из популярной книги Зенона Косидовского, переведенной и изданной в 1966 году.
Как я теперь понимаю, мое еврейское самоощущение возникло исключительно под давлением антисемитизма, который я почувствовал очень рано, в первых же классах школы.
Несмотря на свой нежный возраст, мои одноклассники быстро разобрались, что я еврей. Во-первых, я был кудрявый, довольно пухлый, веснушчатый отличник. Во-вторых, в каждом классе имелся классный журнал, где на последней странице был список учеников и против каждого имени указана национальность в специально выделенной колонке. По идее, заглядывать в журнал строго запрещалось, но, разумеется, были минуты, когда учительница оставляла журнал без присмотра, и сразу находились мальчишки, которых эта графа интересовала больше всего. Таким образом выяснилось, что во всем классе еврей я один, и мне не упускали случая об этом напомнить. Возглавлял кампанию травли некий Бурдонский, который постоянно старался завербовать себе сообщников. Я был довольно крупный и сильный мальчик, так что в драку со мной особенно не лезли, но постоянно толкали, выбивали портфель из рук, переговаривались за спиной, так что мне стало казаться, что рядом все время шушукаются: «Колчинский-Колчинский-Колчинский-жид-жид-жид». С одним из обидчиков я сцепился зимой около школы и сильно прижал его спиной к кольям торчавшего из снега штакетника; он заверещал от боли и больше не приставал.