Мало — помалу гибельный водоворот безудержного веселья захватывал Дейзи, и к началу нового сезона закружил ее в бесконечном хороводе. Трудно сказать, что стало тому причиной — одиночество ли, тоска, а, может, просто молодость взяла свое, но так или иначе, она бросилась в этот мир, как в омут. И опять замелькал вокруг нее калейдоскоп вожделеющих ее, опять возвращалась она на рассвете в полудремоте, падая без сил на постель, сбрасывая на пол измятые бальные туалеты, и аромат надушенного воздушного шифона смешивался с пряным благоуханием умирающих орхидей. Но ее томила и изводила неопределенность. Пришло время устраивать свою судьбу — и устраивать ее прямо сейчас, немедленно, — и тогда ей казалось совершенно несущественным, что приведет ее под венец — любовь, деньги, жажда материнства или извечная женская меркантильность. Все это было несущественным! — тогда… Она жаждала перемен и обновления.
Том Бьюкенен, вошедший в жизнь Дейзи в середине той суматошной весны, покорил ее страждущее сердечко тем, что крепко держался на ногах — и речь шла вовсе не о его мужественности или атлетической фигуре; ей льстили знаки внимания со стороны человека ее круга, из приличной семьи, с устойчивым положением в обществе и… приличным состоянием. Не обошлось без внутренней борьбы, сомнений и переживаний, — но выбор был сделан, и она вздохнула с облегчением.
Ее письмо Гэтсби получил в Оксфорде.
* * *
За окном забрезжил рассвет. Мы шли по бесконечной анфиладе комнат первого этажа, раздвигали шторы и распахивали окна, впуская в дом первые нетерпеливые лучики ласкового утреннего солнца. Бархатистая тень деревьев осторожно легла на землю, усыпанную бисеринками выпавшей росы. Невидимые птахи запели в лазоревой вышине. Свежее дыхание солнечного утра словно обещало, что денек выдастся безоблачным и тихим.
— Я не думаю, что она когда‑нибудь любила его, — сказал Гэтсби. Он отвернулся от окна и посмотрел на меня с вызовом в глазах. — Должно быть, вы помните, старина, она была чрезвычайно возбуждена тогда. Он наговорил ей столько всего, что она просто испугалась… В ее глазах я выглядел мелким дешевым шулером… Думаю, она едва ли понимала, что говорит.
Гэтсби помрачнел и молча опустился в кресло.
— Конечно, я понимаю, она любила его. Но какую‑то минуту! — когда они только поженились… Но все равно, она и тогда любила меня больше, понимаете?
Тут он произнес удивившую меня фразу.
— Так или иначе, — сказал он, — это было глубоко личным…
Что можно сказать по этому поводу, если, с его точки зрения, принятое Дейзи решение не подлежало не только, не дай Бог, осуждению, но даже и оценке столько лет спустя!