— И что, помогает?
— Думаю, да — чуть — чуть. Пока рано утверждать что‑нибудь определенно. Я не рассказывал вам о книгах. Знаете, это не бутафория. Все, что вы видите…
— Вы уже рассказывали.
Мы сочувственно пожали ему руку и вышли из библиотеки.
Тем временем на импровизированной парусиновой танцплощадке в саду начались танцы. Танцоры средних лет теснили своих молодых подруг к центру площадки, пожилые пары держались ближе к краю — партнеры бережно поддерживали друг друга, соблюдая между собой приличествующую возрасту дистанцию, и превеликое множество девушек танцевало в гордом одиночестве. Все кружились в бесконечном хороводе, а оркестр получал передышку только на те короткие мгновения, когда плакало банджо, и щелкали рефреном кастаньеты. К полуночи в саду Гэтсби не осталось равнодушных — все безудержно предавались веселью. Знаменитый тенор спел оперную арию на итальянском, а выступление не менее прославленного контральто сопровождал джаз — банд; между номерами музыкальной программы публика дурачилась, выделывая балетные па и «трюки», и тогда всполохи безудержного смеха доставали до небес. Дуэт эстрадных актеров — близнецов, при ближайшем рассмотрении оказавшихся старыми знакомыми — девушками в желтом, сыграл костюмированную пьеску из детского репертуара; шампанское давно уже начали наливать в огромные бокалы, размером чуть больше чаши для омовения рук. К этому часу луна поднялась высоко над заливом, на волнах которого под частую капель оловянных слез банджо играли блики расплавленного серебра.
Я по — прежнему сидел рядом с Джордан Бейкер за одним столом с двумя джентльменами моего возраста и юной проказницей, которая была готова залиться смехом по любому поводу. Я пребывал в прекрасном расположении духа. Приняв два бокала — чаши шампанского, я преисполнился осознания значительности и глубокой осмысленности происходящего вокруг нас.
Во время короткой паузы сидевший напротив мужчина посмотрел на меня и улыбнулся.
— До чего же знакомое лицо, — мягко произнес он. — Простите, вы случайно не служили в 3–й дивизии во время войны?
— Так точно, сэр, в 9–м пулеметном батальоне, сэр! — отрапортовал я.
— А я — в 7–м пехотном до июня тысяча девятьсот восемнадцатого. Я сразу понял, что мы с вами где‑то раньше встречались.
Мы вспомнили войну, на какое‑то мгновение вернувшись в выцветшие и промозглые от дождя французские деревушки. Я понял, что он живет где‑то поблизости, когда он рассказал, что недавно приобрел гидросамолет, собирается провести полетные испытания завтра утром и спросил: