На следующий день Гэтсби сам позвонил мне по телефону.
— Собираетесь переезжать? — спросил я.
— Пока нет, старина.
— Говорят, вы рассчитали прислугу.
— Просто мне понадобилась такая, которая умеет держать язык за зубами, — Дейзи теперь достаточно часто приезжает сюда во второй половине дня.
Так вот оно что: весь караван — сарай рассыпался, как карточный домик, по мановению ее руки.
— Все они люди Вольфсхайма, он как раз просил пристроить их к какому‑нибудь делу, мало того, родственники — братья и сестры. Когда‑то содержали маленький отель.
— А, теперь понятно.
Он звонил по просьбе Дейзи — не приеду ли я завтра в Нью — Йорк на ленч? Там будет и мисс Бейкер. Через полчаса перезвонила сама Дейзи, причем мне показалось, что она с облегчением перевела дух, услышав, что я непременно приеду. Что‑то происходило. Впрочем, я отказывался верить, что она намеревается воспользоваться моим визитом, чтобы устроить сцену, тем более в духе той, что нарисовал мне Гэтсби во время ночного разговора в саду.
С раннего утра было жарко как в преисподней. Это был один из последних летних деньков, наверное, самый знойный за все лето. Когда мой вагон вынырнул из душного полумрака тоннеля на яркий солнечный свет, фабричные гудки «Нэшнл бискуит компани» как раз рассекали горящую тишину полдня. Раскаленные соломенные сиденья в вагоне только что не дымились, а моя соседка безуспешно обмахивалась газетой и деликатно сопревала в своей белой блузке до тех пор, пока вся газета не промокла. Тогда она бессильно опустила руки и в изнеможении откинулась на спинку сиденья и окунулась в липкую и густую, как кисель духоту вагона. При этом ее ридикюль плюхнулся на пол.
— О, Господи! — вскричала сопревшая леди. Каждое движение давалось с, невероятным трудом, но я наклонился, подобрал ридикюль и передал ей, стараясь держать его за краешек и как можно дальше от себя, чтобы, не дай бог, никто не заподозрил меня в том, что я имею на него какие‑нибудь виды, однако абсолютно все пассажиры, включая потную владелицу ридикюля, заподозрили меня именно в этом.
— Ну и жарища! — всякий раз повторял проводник, увидев знакомое лицо в вагоне. — Погодка еще та!.. Пекло!.. Преисподняя!.. Жарко!.. Как вы переносите такую жару?.. А вы?..
Под мокрыми от пота пальцами проводника на моем сезонном проездном билете расплылось темное пятно.
Боже мой; совершенно не к месту подумал я, стоит ли разбирать в таком чудовищном пекле, чьи пышущие зноем губы ты целуешь? чья потная головка промочила твою пижаму над сердцем, с левой стороны груди?..