Сперва вычислить несогласных было непросто, поскольку многие из них протестовали втайне. Впрочем, некоторые заявляли о своем мнении открыто.
Однажды после очередного занятия Сильвия протянула мне тонкий белый конверт и попросила передать его маме.
Сет Морено уже сидел с нами в комнате, устремив взгляд в окно и ожидая начала урока. Когда Сильвия сказала про конверт, я почувствовала, что он посмотрел на нас.
— Что случилось? — спросила я.
Оба ее зяблика умерли. Клетка пустовала. Теперь тишину нарушал только звон музыки ветра над крыльцом.
— У меня больше нет сил заниматься. Все кажется ненастоящим, — ответила она.
В письме Сильвия объясняла, что больше не может жить по часам, но при этом постарается как-нибудь пристроить всех своих «часовых» учеников.
— Мы найдем тебе нового преподавателя, — сказала мама, прочитав послание.
— Мне не нужен новый, — возразила я.
— А почему она не может продолжать ходить к Сильвии? — спросил папа, который разбирал рядом почту. Большую часть корреспонденции он сразу отправлял в мусорное ведро.
— Мне никогда не нравился ее образ жизни, — отрезала мама, выливая томатную пасту на хлебный корж для пиццы.
На дворе стояла на редкость темная часовая ночь. Я различала наши отражения в стеклянных дверях кухни.
— Какой образ жизни? — не понял папа.
Он до сих пор не снял рабочий костюм — желтый потрепанный галстук и белую рубашку с закатанными до локтей рукавами. От его рук пахло больничным мылом.
— Ты отлично понимаешь, о чем я. Все эти новомодные бредовые веяния, — сказала мама.
— А ты как считаешь, Джулия? — не сдавался папа. На его нагрудном кармане болтался пластиковый больничный беджик со старой фотографией, с которой мне улыбался молодой человек с густой шевелюрой. Сильно постаревший оригинал тоже смотрел на меня. — Тебе же нравится Сильвия?
— Я не хочу к новому учителю, — ответила я.
— Минуточку, Джоэл, погоди-ка, — встряла мама. — Ведь именно ты утверждал, что часовая реформа — самое оптимальное решение из имеющихся. Что мы приспособимся и так далее и тому подобное.
— Не нам решать, как ей жить, — парировал отец.
— Я найду тебе нового преподавателя, и точка, — отрезала мама.
Не все ученики ушли от Сильвии. Сет, к примеру, продолжал регулярно посещать занятия. Я не знала, в какое именно время он приходит, зато периодически слышала из спальни знакомый скрип колес его скейта по мостовой. И тогда я, в солнечных очках, с красиво заплетенной косой, выходила проверить почту или принималась поливать лужайку. Иногда он кивал мне, проезжая мимо. Иногда нет.
Наши соседи Том и Карлотта встали на сторону реального времени сразу и в открытую. И неудивительно, ведь их крыша просто-таки искрилась солнечными батареями. Они гоняли на двух своих ветхих грузовичках, покрытых истертыми надписями «мир» и старыми, выцветшими на солнце наклейками с оптимистичными призывами вроде «занимайтесь любовью, а не войной». Том, преподаватель-искусствовед на пенсии, носил феньки из конопли и потрепанные джинсы, заляпанные краской. А доходившие до талии седые волосы Карлотты свидетельствовали, как я понимала, о ее былой сексапильности.