— Правда?
— Клянусь.
— Когда-нибудь я туда обязательно вернусь, — сказала она тоном человека, обогатившегося новым опытом. — Трудно объяснить. Циркадия — такое место… Как же это называется? Утопия? Там все совершенно расслаблены. И относятся к тебе как к взрослой. Неважно, как ты выглядишь, во что одета.
Как я узнала позднее, у Циркадии была недолгая история. За год до начала замедления один застройщик возвел в пустыне, в ста пятидесяти километрах от ближайшего населенного пункта, несколько бетонных коробок. Он считал, что эта полоса земли в скором времени примкнет к разрастающимся прибрежным городам Калифорнии. Но за полгода до начала замедления застройщик обанкротился. Работы остановились. Незаконченные дома так и пустовали до тех пор, пока группа приверженцев «дневного света» не выкупила участок со всеми строениями и не назвала его в честь собственной системы времяисчисления.
Гэбби описывала Циркадию как земной рай, не имеющий ничего общего с нашим городком. Она уверяла, что время там идет по-другому. Один час казался ей целым днем. Сердце там билось реже, чем здесь. Люди дышали глубже. И практически никогда не сердились друг на друга — просто не находили повода. Гэбби не сомневалась, что обитатели Циркадии будут жить дольше, чем мы. Вообще все там длилось дольше: трапезы, смех, взгляды Кейта после первого поцелуя.
— Такая жизнь меняет людей. Они намного лучше тех, кто живет здесь, — сказала Гэбби.
По ее рассказам, жители Циркадии представляли собой новое поколение благородных первопроходцев, умеющих и работать, и отдыхать. Они спали двадцать четыре часа подряд, а потом могли бодрствовать сколько угодно, не чувствуя усталости. Нам это казалось абсурдом. Но ученые подтверждали, что внутренние биоритмы циркадийцев стали значительно более гибкими, чем у обычных людей.
Рассказы Гэбби о Циркадии запали мне в память. Я лелеяла мечту когда-нибудь уехать далеко-далеко. И белыми ночами, когда солнечный свет проникал в щели между шторами, я нередко пыталась представить себе, как можно засыпать сразу после захода солнца. Каким, наверное, странным и мирным становится сон в еженощной темноте. Какой тишины полна плотная тьма пустыни, пронизанная лишь светом звезд. Не грохочут машины на автострадах. Не жужжат электропровода. Не слышно даже тиканья часов, ведь в Циркадии их ни у кого нет. Возможно, я никогда, и не знала такой тишины.
Как только волосы Гэбби достигли длины симпатичной стрижки, ее отправили в пансион, расположенный в ста пятидесяти километрах от дома. Гэбби оказалась моей последней настоящей подругой, и ее я тоже потеряла.