Чего ждать, подумал Пьер, ощутив внезапно приступ какого-то внутреннего беспокойства; надо проехать, пока погода еще позволяет. Он поднялся на фуникулере вверх и устремился вниз по трассе. Больше всего на свете он любил бесшумно скользить на лыжах вниз по склону горы, искусно ловя равновесие и проносясь, как ястреб, над завораживающе-белой поверхностью. Это доставляло ему высшее физическое наслаждение — особенно ощущение постоянного риска и преднамеренного балансирования на грани, когда он позволял себе увеличить скорость до такого предела, за которым можно было в любое мгновение потерять контроль над лыжами. Впервые в жизни он встал на лыжи, когда был еще совсем маленьким ребенком. Однако Пьер быстро обнаружил, что только таким образом можно скрыться с глаз его очаровательной матери и толп ее потенциальных любовников, ежегодно заполнявших все фешенебельные уголки Сент-Морица. Не желая мучиться в этой толпе, Пьер обычно предпочитал становиться на лыжи и искать уединения и чистоты в белизне горных снегов, вслушиваться в неземную тишину этого мира, нарушаемую только слабым свистом снега под лыжами, когда он прорезал новую, собственную лыжню через нетронутые, девственные снега.
Пьер неважно учился в школе, и к тому времени, когда ему исполнилось тринадцать, лыжи остались у него единственным источником радости и удовлетворения. Ему нравилось слышать за спиной удивленные реплики прохожих, когда он, спустившись с гор, шел с лыжами в руках по деревенской улице: «Только сумасшедший рискнет сегодня съехать с Шарнфюртца» или «А вы обратили внимание, как быстро он спускался?!». Со временем Пьер стал замечать, что в деревнях, где его знали, на него стали указывать пальцем; мужчины, завидев его, переговаривались о чем-то вполголоса, а люди — из тех, кто интересовался лыжами, — увидев его на улице, оборачивались ему вслед.
Только его собственные мать и отец не имели ни малейшего представления о том, что их сын носился по горам, как дьяволенок.
Так продолжалось до тех пор, пока президент транснациональной корпорации, которая была спонсором юношеской команды, как-то на торжественном обеде в Цюрихе не поздравил месье Бурселя с тем, что в его семье растет будущий чемпион. Лишь только тогда отец Пьера понял, что его сын вовсе не бездарь и не лентяй, — его просто не интересуют, те предметы, которым учат в школе.
И вот теперь Пьер в безупречной манере, на умопомрачительной скорости летел вниз по Эггли, на самом пределе возможного и даже чуть-чуть заходя за этот предел. Решив немного размяться перед соревнованиями, он лихо обходил самые трудные препятствия, иногда вылетая с лыжни на целину и отклоняясь при этом назад так, чтобы носки лыж не зарывались в глубокий снег. Позади него взлетали вверх фонтаны снежных брызг, образуя сверкающий шлейф. Пьер вернулся в накатанную колею, низко присел на лыжах, прижав локти к коленям и пригнув голову, зажал палки под мышками и влетел на заключительную часть трассы — прямой и крутой спуск, , на котором лыжи надо удерживать совершенно ровно и где набирается самая большая скорость. Внутреннее беспокойство, бередившее ему душу все утро, прошло бесследно. Он ощущал сейчас лишь собственное гибкое тело, снег и опьяняющий, сверкающий на такой высоте искрами — словно шампанское — морозный воздух.