— Руки вверх! — уже более грозно скомандовал Сидоров.
Побледневшие гитлеровцы переглянулись. Потом вверх поднялось восемь пар рук и столько же неподвижных испуганных глаз уставились на взволнованное лицо советского солдата и спокойно стоявшего с ним рядом человека в форме гитлеровского офицера. На них, не совсем еще представляя, что произошло, смотрели пять офицеров, две молодые немки и одна русская девушка.
Тихо скрипнула входная дверь. В дом вошли Угрюмов, Кухтин, Шахудинов и Удальцов.
— Разоружить и связать! — властно приказал Сидоров.
Солдаты торопливо вывели из-за стола офицеров, начали связывать им руки.
Сидоров отодвинул стул, шагнул к одному из гитлеровцев, но тот вдруг ударил кулаком по подвешенной к потолку керосиновой лампе.
Стекло разлетелось, но сама лампа каким-то чудом удержалась на крючке и даже не погасла. Описывая над столом круги, она качалась из стороны в сторону, бросая по стенам потемневшей комнаты причудливые тени.
Женщины истерично вскрикнули. Сидоров с размаху ударил кулаком эсэсовца по голове и сбил его с ног. Затем подскочил Удальцов.
— Веди всех в балку. Там меня подождете. Все идите! Со мной останутся Угрюмов и Кауров. Надо же узнать, кто это такие, — и Сидоров движением руки указал на женщин.
При этих словах молодая, лет восемнадцати, русская девушка беспокойно забегала по комнате глазами. Алексей заметил это и немедленно же осмотрел остальные комнаты. Но там никого не оказалось. Он вернулся в горницу.
— Кто хозяин дома?
Женщины промолчали.
— Я спрашиваю: кто хозяин этого дома? — более громко повторил Сидоров.
Девушка робко ответила:
— Бабушка моя хозяйка.
— А где она?
— Вон там, — так же робко и тихо ответила она, указав кивком головы на кровать.
Сидоров перевел взгляд и только тут заметил торчащие из-под кровати ноги, обутые в старые, рваные опорки. С перепугу старуха залезла под кровать и лежала там ни жива ни мертва. Когда она проявила такую прыть и как это ей удалось, никто не заметил.
— А ну-ка, бабушка, вылазь! — заглядывая под кровать, сказал ей Сидоров.
Старуха не двигалась. Тогда Сидоров приказал Угрюмову извлечь ее оттуда.
Перепуганная, ничего не понимающая, хозяйка дома тупо уставилась на одетого в немецкую форму Каурова и вдруг заголосила на весь дом:
— Да голубчик ты мой, родненький! Да не убивай ты меня, пожалей, старую.
— Тсс! Бабушка! Не шуми. Никто тебя убивать не будет. А вот скажи-ка лучше, кто это такие, что за народ? — спросил Сидоров.
— Да миленький ты мой, да почем я знаю? Пришли, заняли дом и живут себе. Не знаю я их, вот истинный крест, не знаю. Всякие здесь ходят, не поймешь, кого и слушаться-то.