— Геройская смерть! — заметил Назаренко. — Таким товарищем гордиться надо.
— И всё, ребята, произошло в какую-то минуту, а может быть, и меньше, но сколько фашистов перебил Балоба за эту минуту, дай бог каждому из нас. Позднее мне крестьяне говорили: одних убитых только двадцать восемь человек, а ведь и раненые были. Вот, ребята, как Балоба умер.
Найденов умолк. Молчали и солдаты. Каждый из них мысленно представил себе церковь, висящего на кресте парашютиста, толпу гитлеровцев и летящие сверху гранаты.
— А издевались как над ним! — тихо добавил Найденов. — Целый день стреляли по нему. Подойдет какой-нибудь к церкви, вскинет автомат и очередью — трах-х! В мертвого стреляли!
— А ты откуда это знаешь? — спросил Кухтин.
— Сам видел. Целый день сидел ведь в погребе.
— Ну и как же ты?
— А так! К вечеру, слышу, кто-то в погреб лезет. Я подумал — фашисты. Прижался в угол, автомат на изготовке держу. Смотрю, женщина. Лет сорока. Залезла в погреб, а меня не видит. Рядом стоит и эдак спокойно набирает из бочки огурцы Думаю, надо спросить, как отсюда лучше выбраться. И так это легонечко тронул ее рукой за плечо. А она как завизжит, да из погреба. Я схватил ее, рот зажал и торопливо шепчу: «Тише, дура! Я тебе ничего плохого не сделаю. Я советский воин, здесь от немцев спрятался. В лес мне нужно, скажи, как пройти». А она вылупила на меня глаза и лежит на бочке ни жива ни мертва. Потом кое-как пришла в себя, успокоилась. Ночью прислала ко мне своего сына. Он принес мне крестьянскую одежду, а потом провел в отряд Колодченко. Вот с тех пор и воюю вместе с партизанами.
— И хорошо воюете? — спросил Назаренко.
— Да нет! Больше все по мелочи. Крупных операций пока еще не было. Правда, тут как-то немецкий эшелон под откос пустили, а потом еще и два гарнизона их уничтожили!
— Неплохо! — засмеялся Сидоров.
— Ну и что ж ты? Теперь опять в батальон к Михайлову пойдешь? — протягивая пачку немецких сигарет, спросил его Кухтин.
— К нему, — ответил бородач, рассматривая взятую им сигарету. — Это что ж, трофейная?
— Трофейная.
— Значит, уже воевали?
— У-у! Милый мой! — протянул Кухтин. — Хватился! В таких переплетах были, что и не знаю даже, как и живыми остались. И мы фашистов били, и они нас. Последний бой был таким, что даже страшно вспомнить.
— Есть потери?
— А как же! И раненые тоже. Вот смотри, — он указал кивком головы на Сидорова, — как моему другу по черепу стукнули. Чуть пополам не разбили. И ничего, воюет.
— А у тебя что? — спросил Найденов, дотронувшись до забинтованной руки Кухтина.
— Заживет!