— Мою квартиру? — подсказал Аким Никитыч.
— Да, да! — заулыбался Кауров. — Мой господин полковник хотель здесь остановился.
— Пожалуйста! — снова осклабился лавочник, поглаживая свою жидкую бородку. — У нас как раз никто не стоит. Всего неделя только как выехал господин майор Фриц Редель.
— О да! Мы это очень хорошо знал, — подтвердил Кауров.
В магазин вошли две женщины, и лавочник заторопился проводить гостя в дом.
— Пожалуйста, вот сюда пройдите, — услужливо открыв дверь в другую половину дома, сказал он Каурову.
Антон прошел.
— Ганна, у нас гости! — еще больше засуетился старик. — Поухаживай за господином, покажи ему наши комнаты, потом обедом угости!
Полная, с большими умными глазами на бледном лице тридцатилетняя женщина отложила в сторону книгу, бросила недовольный взгляд на отца и, поклонившись гостю, прошла в кухню.
Лавочник подскочил к ней, шепнул на ухо:
— Полюбезней будь, поласковей, а не то…
Ганна отшатнулась.
— Ну, ну, большевичка! Делай, как говорят!
Дочь, прикусив губу, молчала.
— Дура! — уже мягче заговорил лавочник. — Ты понять должна, что не кто-нибудь, а сам полковник хочет стать у нас на квартире. А этот господин при нем служит, так что смотри у меня…
И он вернулся к оставленному в зале Антону Каурову.
— Вы уж извините, господин ефрейтор, — потирая руки, снова залебезил лавочник. — Я с вашего разрешения пойду в магазин, а дочка вам все покажет, расскажет.
Кауров в знак согласия закачал головой, и старик скрылся за дверью.
Ганна с ничего не выражающим, каменным лицом вошла в комнату и строго спросила:
— Будете обедать?
— Нет! Сначала поговорим, товарищ Тихая.
Ганна вздрогнула. Гитлеровец назвал ее конспирированное в отряде имя.
С усилием улыбнувшись, Ганна сказала:
— Вы ошиблись, господин. Моя фамилия Тихорецкая.
— Я все знаю, — пристально глядя в глаза молодой женщины, многозначительно произнес Кауров. — Вот прочтите записочку.
Ганна взяла поданный ей клочок бумаги, стала читать:
«Товарищ Тихая!
Податель этой записки выполняет очень важное задание, а посему окажите ему содействие. По выполнении задания идите на базу.
Колодченко».
Сомнений не было — письмо написано командиром. Она сразу же узнала его почерк. Но тем не менее решила еще раз проверить:
— Я ничего не понимаю. Какой Колодченко?
— Триста тридцать три, — не задумываясь, улыбаясь, ответил Кауров, и Ганна облегченно вздохнула.
— Правильно! — сказала она. — Ну, будем знакомы.
Антон Кауров встал, подал ей руку, назвал свое имя.
— Тсс! — предостерегающе приложив палец к губам, предупредила Ганна. — Сюда идет отец.
Кауров опустил руку в карман, достал сигареты, закурил.