— Да, — подтвердила Ганна.
Видимо, у нее болела голова, потому что она поднесла руку к виску и зажала ею пульсирующую голубую жилку.
— Поэтому я хотел бы попросить вас… — он снова замялся, умолк.
— Ну, ну! — поторопила его Ганна.
Кауров молчал, соображая, как бы помягче передать ей свою просьбу, но ничего подходящего на ум не приходило, а потому и сказал прямо:
— Сегодня ночью вы должны открыть нам дверь.
— Я этого сделать не смогу.
«Не хочет», — впервые за все время усомнился в ней Кауров.
— Дело в том, — продолжала она, — что ключи от обеих дверей он держит у себя. Так что этот вариант отпадает.
— Н-да… — протянул Кауров.
— Ну, а если вы откроете окно? — барабаня пальцами по фанерной крышке стола, прервал ее размышления Кауров.
— Открыть окно… — машинально повторила она, все в той же глубокой задумчивости смотря куда-то через окно вдаль и зажимая рукой трепещущую на виске жилку.
«Откажется», — подумал Кауров.
— Ну что ж! — вдруг бодро и решительно заговорила она. — Коль все так сложилось, я открою. Когда вы придете?
— После двенадцати.
— Хорошо. Я буду ждать.
— А попутно, товарищ Тихая, мы заберем из магазина вашего отца кое-какие продукты. Соль, например…
— Это ваше дело.
— Тпр-ру ты, дура, стой! — донеслось со двора.
Кауров встал. Во двор въехала запряженная в телегу лошадь. Возле нее, держась за уздцы, шагал пожилой крестьянин в рваной поддевке. Лошадь рвалась куда-то в сторону, не останавливалась, и крестьянин стал злобно бить ее кулаком по морде.
— Опять Машка капризничает, — наблюдая эту картину, сказала Ганна.
— Хорошая лошадь и, видно, норовистая, — заметил Кауров.
— Очень даже. Если не захочет, нипочем не пойдет. Зато уж если крикнуть ей одно слово, то так побежит, что и машину перегонит.
Кауров недоверчиво посмотрел на Ганну.
— Интересно! — протянул он. — И что же это за слово?
— Есть такое. Отец приучил к этому. Как захочет, ехать быстрей, так кричит ей: «Машка, грабят!» И она тогда несется сломя голову.
Антон засмеялся.
— Да, да! — тоже улыбнувшись, подтвердила она.
Но вдруг лицо ее сделалось суровым, в глазах застыл испуг. Она поспешно оттолкнула от окна Каурова, торопливо зашептав:
— Отойдите дальше. Во дворе полицай Наливайко. Он идет сюда, но он не должен вас здесь видеть. Идите быстрее за мной.
Тихорецкая провела Каурова через кухню в сени и, тихонько открыв дверь, сказала:
— Отсюда вы сразу попадете на улицу. Идите!
Кауров вышел. На улице не было ни одного человека. На мгновение он задержался у крыльца, осмотрелся по сторонам и направился к товарищам.
3
Ради предосторожности решено было не снимать наблюдения за домом Луцюка. Все обошлось благополучно. Отец Ганны, как и всегда, очень рано закрыл ставнями окна, набросил крючки на двери, и после этого к его дому не подошел ни один человек.