— Да в этом никто не сомневается, — ответил Будрин. — Думается мне, что скоро очень жарко будет. Так жарко, что он и места себе не найдет на земле. Податься-то ему ведь некуда.
— Да-а, — протянул Кухтин. — Если все по-хорошему будет и союзники наконец раскачаются, то его можно будет зажать в кольцо со всех сторон, тут и конец ему придет.
— И пожалеет он тогда, что на нас руку поднял, — добавил Будрин. — Право слово, пожалеет.
— Уже жалеет, — сообщил парторг. — Сами пленные об этом говорят. Только, как это говорится в пословице: близок локоток, да не укусишь! Так и у них получилось. Опомнились, да поздно.
— Осечка, можно сказать, вышла, — вставил Кухтин и громко засмеялся.
В воздухе послышалось ровное гудение моторов. Все подняли вверх головы и стали всматриваться в ясное, по-осеннему холодное небо. Сначала слышался только все нарастающий гул моторов, но самих самолетов не было видно. Но вот они, наконец, появились, и Кухтин что есть силы закричал на весь лес:
— Наши, ребята! Честное слово, наши. Смотри, вон даже звездочки видны.
— Ладно, не ори! И без тебя видим, что наши.
— Наверное, чего-нибудь приметили и сейчас раздолбают, — объявил Будрин.
— А ты думал как же! Не ради же прогулки полетели, — опять проговорил Кухтин.
— Отрадно! Очень отрадно! — присоединил свой голос Котов. — Днем такой массой летают. Это уже о многом говорит. Это уже факт нашего преимущества в воздухе, товарищи. Понимаете ли вы важность всего этого?
— Ну а как же, товарищ гвардии старший лейтенант, — отозвался Сидоров. — Что ж мы, маленькие, что ли?
Парторг почему-то вздохнул.
— Вот увидел наши самолеты — и такое теперь на сердце, — он провел рукой по своей груди, — что будто дома побывал. Вроде как бы мать свою родную увидел. Правда!
— А мне даже закурить захотелось, — объявил Кухтин и достал сигареты.
1
Гришутка — тот самый пастушок, который нашел сброшенные при высадке десанта пулеметы, — быстро поправлялся, и Черноусов решил отослать его домой. Правда, он уже привык к мальчику, ему было жаль расставаться с ним, но сделать это было необходимо. Впереди предстояли жестокие бои, и Черноусову не хотелось снова подвергать опасности жизнь мальчика.
Пастушка вызвали к комбату. Черноусов усадил его рядом с собой на грубо сколоченную скамейку, ласково оглядел его с ног до головы и сказал:
— Ну, а теперь пора тебе домой.
Мальчик растерянно поднял глаза на майора. В батальоне все уже считали его своим воспитанником, солдаты сшили ему красноармейский костюм — и вдруг нужно уходить. На глазах мальчишки навернулись слезы, и он, смахнув их, решительно проговорил: