— Вы хоть понимаете, — сказала она, сузив глаза и сделав шаг к нему, — вы хоть понимаете, как сильно ранили мое дитя?
Он заморгал и потом чуть наклонил голову:
— Что, простите?
Она могла ударить его, вцепиться в волосы, стащить их вместе со скальпом, цепляющимся за голову, вывернуть ему руку, чтобы услышать хруст, даже убить, не задумываясь. Глаза налились кровью, все вокруг померкло.
— Вы взяли совершенно невинную девочку и навсегда оставили на ней отпечатки грязных рук.
К своему ужасу, она увидела, как две капли слюны вылетели из ее рта и приземлились на рукаве его хлопковой рубашки.
Он взглянул на руку, давая понять, что считает себя оплеванным (несправедливо, полагала Исабель, и ее голова взрывалась каждый раз, когда она думала об этом). Он взялся за дверную ручку.
— Миссис Гудроу, — сказал он и наклонил голову, — миссис Гудроу или мисс Гудроу, боюсь, я не знаю, как верно.
Ее лицо покрылось пятнами.
— Миссис Гудроу, — прошипела она, потому что потеряла голос от возмущения.
— Хорошо, миссис Гудроу. Боюсь, у вас смутное понимание того, что произошло. Эми — несовершеннолетняя, и потому я уважаю вашу позицию, но боюсь, что вы чуточку наивны в рассуждении качеств вашей страстной и необычайно привлекательной дочери.
— Что-что вы сейчас сказали? — Сердце Исабель билось невыносимо.
Он сделал паузу, оглядывая комнату.
— Миссис Гудроу, Эми уже нечему учить, скажем так.
— О, — выдохнула Исабель, — о, вы ужасный человек. Вы ужасный человек. Я донесу на вас в полицию, вы омерзительны. Вы хоть сами понимаете? — Она наклонилась, по-прежнему неотрывно глядя на него, задавая этот вопрос скрипучим голосом, глаза ее наполнились слезами. — Отвратительный. Я сообщу про вас начальнику полиции, директору, в полицию…
Он с удовольствием выдержал ее взгляд, и она не увидела в карих глазах, ставших еще более непроницаемыми за стеклами очков, и слабого намека, что угрозы его испугали. Напротив, она отвела глаза, она никогда, даже ребенком, не могла выиграть соревнование в гляделки, держалась не более двух секунд, и тогда, отводя взгляд, она увидела книги на полке под умирающим растением. «Труды Платона» — это она читала, и рядом белую книгу с кофейным пятном на обложке — «Бытие и Ничто». И, прежде чем отвернуться, она увидела Йейтса — «Собрание сочинений».
Томас Робертсон наблюдал за ней, и, поймав его взгляд, она прочла в нем, что проиграла полностью, ибо через мгновение он сказал:
— Я думаю, было бы лучше, если бы вы не сообщали никому ничего. Я уеду завтра же.
В дверях она обернулась и сказала: