— Ну что ж, очень интересный фильм. И полезный. Теперь Стейси знает, что ее ждет.
— Я умру — вот что меня ждет, — ответила Стейси. — Ты видела лицо этой женщины?
— Пожалуйста, поблагодари отца за фильм. Ему не так-то просто было принести из колледжа проектор.
Миссис Берроуз улыбнулась и встала, она взяла с пола Эмино ведерко и отнесла его в кухню, ни словом не обмолвившись о том, что оно осталось нетронутым. Эми вздохнула с облегчением и сказала, осмелев:
— Спасибо за приглашение.
— Пожалуйста, всегда рады.
Мистер Берроуз, все еще согбенный над проектором, даже не поднял головы. Эми не была уверена, что он вообще хоть раз взглянул на нее с тех пор, как она пришла. Нервный мужчина с широким и плоским задом. Она взглянула на него с каким-то брезгливым чувством, вспомнив, как его охарактеризовала Стейси: «дурацкая жирная жопа». Эми ничуть не жалела, что у нее нет отца, когда видела вот таких отцов.
— Да, спасибо, папа, — покорно выдавила из себя Стейси, — я боюсь.
Тошнота Эми отступила. Она заботливо посмотрела на подругу:
— Все будет хорошо, — она запнулась, — я так думаю.
— Все будет прекрасно. — Из кухни появилась миссис Берроуз. — Тебе сделают эпидуральную анестезию, зайчик, ты ничего не почувствуешь.
— Это что такое? — Стейси казалась растерянной.
— Инъекция в позвоночник, — ответил мистер Берроуз с плохо скрываемым раздражением, — об этом только что говорили в фильме.
Эми шла домой через лесок на берегу реки. Ее преследовало ощущение ужасной липкости, словно она запуталась в паутине. Это было совсем не то, что она воображала, спасаясь от дурноты на коричневом диване у Стейси дома. Ни голубого неба, ни зеленой травы, ни нарциссов.
Еловая хвоя была иссушенной и рыхлой, небо, как всегда, белело сквозь ветви. Она присела на выступ старой каменной стены, которая, казалось, вырастала прямо из осыпавшихся еловых иголок, а в нескольких шагах исчезала снова.
В лесу было много таких обломков каменной стены, замшелые камни лежали вперемежку с гниющими стволами поваленных бурей деревьев, обвитых плющом. Потом гранитные глыбы снова выстраивались, уже утратив четкость очертаний, перестав быть границей, они были лишь напоминанием о других людях, которые здесь жили во времена столь тяжкие, что даже простое противостояние природе — жаре или холоду — было подвигом и каждый выживший новорожденный сам по себе уже был триумфом.
Сейчас ничего такого не пришло Эми в голову. Когда она была младше, то воображала индейцев и индианок, испуганных белых поселенцев, запирающих на ночь ставни в своих деревянных домах. Еще ее очень интересовало, как эти женщины в длинных юбках могли жить без туалета, без водопровода, как они пекли хлеб в широких голландских печках. Сейчас не это заботило Эми. Она хотела одного — закурить, чтобы избавиться от привкуса попкорна, избавиться от тошноты. И Стейси со своим пузом, кожаным диваном и странными родителями, казалось, исчезла, будто ее и не было.