Но как-то под вечер, выйдя из дамской комнаты, она увидела Эйвери одного в коридоре: он склонился над питьевым фонтанчиком.
— Эйвери, а что, если вам с Эммой прийти ко мне как-нибудь вечерком на десерт?
Эйвери распрямился и посмотрел на нее, капли все еще блестели в опущенных уголках его губ.
— Конечно, это только идея, я просто подумала… — Тут она осеклась и жестом словно остановила себя.
— Нет-нет, это очень любезно с вашей стороны, — заволновался Эйвери и торопливо вытер рот ладонью, — очень любезно.
Он кивнул, столь явно застигнутый врасплох, что Исабель, к своему ужасу, покраснела до ушей.
— Удачная мысль, — сказал он, — итак, какой вечер вы имеете в виду?
— В субботу. Если вы не заняты. Около семи. Но я не настаиваю, разумеется.
— В семь часов. По-моему, прекрасно. Надо еще у Эммы спросить, но вроде бы все прекрасно.
Они раскланялись, несколько утрированно, и Эйвери ушел.
— Спасибо огромное, — сказал он напоследок.
Вот и все.
Остаток рабочего дня Исабель просидела за столом, боясь поднять глаза.
За рекой в Ойстер-Пойнте школа вовсю готовилась к новому учебному году. Натирали мастикой паркет, пол в актовом зале особенно сиял медовым золотом. Со стен туалетов соскребли граффити, сами стены выкрасили заново, в женском туалете наверху починили протекавшие краны. В полуподвале, в кладовке возле учительской, появились коробки с рулонами коричневых бумажных полотенец, туалетной бумаги, ластиками, кусками мела. Миссис Элдридж, школьная медсестра, пришла, чтобы заполнить бумаги и составить список предметов первой помощи: спирт, бинты, йод. Она поставила на подоконник цветок в горшке.
Все это было необычайно приятно: в отсутствие суетливой толпы учеников школьное здание казалось воплощением благородных намерений, как ему и полагалось, оно казалось обителью знаний, которые дают опытные взрослые. Директор Кекс Мандель трудился не покладая рук, ликвидируя путаницу в расписании, возникшую в последнюю минуту, и, как сказала его секретарша буфетчице, стал еще добрее, чем был раньше.
Уборщик по имени Эд Джейнс, проработавший в школе Ширли-Фоллс двадцать восемь лет, вышел покурить на северное крыльцо и увидел девчушку, бредущую к зданию школы. Она то и дело поворачивала голову, вглядываясь в окна кабинета на первом этаже. Эд Джейнс тут же вспомнил ее, хотя она была на себя не похожа. Это была та девчушка, которая частенько уходила из школы с тем парнем — Робертсоном (тут уборщик вздохнул и покачал головой, пепел упал с его сигареты). За долгие годы он многое повидал в этой школе, но мнение свое всегда держал при себе. Он был тихим, одиноким человеком, который привык думать о людях лучше, чем они есть, но, наверное, из-за этого его частенько не замечали. Учителя почему-то игнорировали его даже чаще, чем ученики, и он нередко оказывался свидетелем непристойных, поразительных фраз, сказанных друг другу педагогами. И видел он многое: учитель биологии — грузный женатый мужчина лет пятидесяти, в очках с толстенными стеклами, которые расширяли и искривляли его зрачки, — однажды под вечер на лестничной площадке только задрал шерстяную юбку на заднице библиотекарши, как Эд Джейнс этажом ниже уронил швабру и вспугнул пташек (а потом благородно сделал вид, что ничего не замечает, когда пташки упорхнули).