— Конечно не будет.
Но она и не собиралась спрашивать маминого разрешения.
— Тогда я только возьму куртку, — сказал мистер Робертсон, направляясь к шкафу позади учительского стола.
Они молча вышли из кабинета.
Сидя в его машине, Эми удивилась, до чего же близко они друг к другу, — автомобиль оказался меньше, чем она думала. Переключая передачу, чтобы выехать с преподавательской стоянки, он задел рукой ее ногу.
— Извини, — сказал он, мельком взглянув на нее.
Она кивнула и повернулась, чтобы посмотреть в окно. Упираясь локтем в дверную панель, она прижала большой палец к губам и сказала только:
— На перекрестке налево, а потом направо.
А дальше они ехали молча.
Когда они пересекали реку по деревянному мосту, под колесами вдруг зашумело, и так же внезапно шум стих. Плакучие вербы появились и пропали, как только машина свернула у болота на Двадцать второе шоссе. Они проехали мимо старой фермы, где только-только зацветал желтеньким куст форзиции. Мимо Ларкиндейлова луга, пестревшего желтовато-коричневыми заплатами на лохмотьях уходящей зимы. Каменная стена, ограждавшая луг, извиваясь, убегала вдаль, к темным, как армейское сукно, елям, чьи ветви все еще клонились долу, будто не в силах забыть долгие месяцы снежного гнета. Правда, немного снега еще осталось — кое-где на обочине сгрудились грязноватые комки, но лента дороги, по которой они ехали, была совсем сухой. Солнце ярким, но уже прощальным светом позолотило пыль на приборной доске.
Она подумала, что ей необходимо пользоваться духами, чтобы не пахнуть мокрым кирпичом, как мама порой.
— А тут — налево, — сказала она глухо, мистер Робертсон повернул на узенькую подъездную дорожку и затормозил возле дома; мотор несколько раз чихнул, словно в нем бултыхались мелкие камушки.
Глядя с прищуром на дом, в котором она живет, Эми пыталась вообразить, каким его видит мистер Робертсон, и ей казалось, что дом похож на ее мать — маленький и блеклый, с белыми шторками на кухонном окошке, словно извиняющимися за то, что не выполнили свое предназначение — символизировать довольство, уют, чистоту… Эми зажмурилась.
Годами она тайно мечтала о другой маме. О маме миловидной и приветливой к людям. Чтобы мама была похожа на мам из телерекламы, моющих шваброй блестящие широкие кухонные половицы, целующих вернувшихся с работы мужей. Двери домов у рекламных мам всегда гостеприимно открыты для многочисленных соседей, живущих бок о бок. Нет, не хотелось ей быть дочерью такой мамы, которая застряла тут, в домишке посреди леса.
— Я вырос в доме с белыми стенами, он был ненамного больше этого, — сказал мистер Робертсон, и Эми, пораженная, открыла глаза. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, одна рука покоилась на руле, другая касалась подбородка. — А рядом был заброшенный участок, — он кивнул, — и дети там играли в мяч.