– Нет у меня гражданской позиции, – твердо сказал я, окончательно падая в пучину предательства. – Мне поручили передать – я передал!..
– А ты исполнительный, – почему-то обрадовалась старушка, – это ценное качество. Что ж, тогда планы меняются. И твои и мои.
– В каком смысле?
– В широком…
Она холодно указала на огромную кровать:
– Отдохни пока. А я пирожков напеку… дорогому гостю. А отдохнешь – скатертью дорога!..
Хлопнув дверью, хозяйка вышла.
Изба начала покачиваться, напевая приятным тенором: «Баю-баюшки-баю, ай-люли, ай-люлю».
Потянуло на сон.
– Ноги у избы проверить надо, – подумал я, с трудом отрывая взгляд от кровати, – год, наверное, не смазывали.
Смазать ноги избы, чтобы перед сносом они не скрипели, – это все, что я мог сделать для Ягудиной и ее музея. А еще я мог навсегда убраться отсюда, чтобы не сгореть от стыда за свое малодушие.
Господи, подумал я, ну почему наша работа чаще всего расположена близко от дома, но далеко от совести.
На полянке было пусто. Куриные ноги высились чудом монументальной архитектуры.
Я постучал по металлу.
Изба кокетливо заквохтала и, угрожающе затрещав, подпрыгнула.
– Ты чего куру волнуешь? – раздался мрачный голос.
Я обернулся.
Позади стоял Леший с мячем.
– Ты кто? – быстро спросил я.
– Я?.. Сотрудник… – он отвел взгляд.
– Какой сотрудник?
– Этот… как его… Научный…
Я подошел вплотную к Лешему и внимательно вгляделся в его бороду.
Передо мной была роскошная борода, увитая цветами и шишками.
– Борода, конечно, бутафорская?
– Так точно, – быстро выпалил он. – На клею!..
– Проверим!.. – Я схватился за конец бороды и что силы дернул.
– Ты чего творишь?! Больно! – завопил он и, выронив мяч, побежал к лесу.
Я поднял с земли мяч. Он был теплый и мягкий.
Сдобный, одним словом…
– Как дела, мой круглый друг? – спросил я игриво.
– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел! – пропищал мяч. – А вот от тебя… трудно сказать…
– Действительно, – согласился я, – тем более что твое, так сказать, лицо мне до боли знакомо!..
Колобок вдруг отчаянно взвизгнул, выскользнул у меня из рук и с неколобковской скоростью зигзагами помчался по поляне.
– Варфоломеев, стой! Стой, хлебная душа! – закричал я, но мяч лишь увеличил скорость.
Мне удалось его поймать минут через двадцать, выслеживая в кустах по свежему хлебному запаху и совершив в финале отчаянный вратарский прыжок.
Мы сидели под мохнатой сосной. Вокруг, как на иллюстрации из детской книжки, из земли торчали огромные грибы. На деревьях неподалеку гроздьями сидели русские соловьи и в унисон пели «Во поле березка стояла». Под их тяжестью ветви деревьев угрожающе трещали.