А Соловей-Разбойник заржал и говорит: «Я тоже поговорку про родственников знаю: «Голодной куме – хлеб на уме».
Я как в параличе на тарелке лежу и Волку подмигиваю – ведь это моя последняя надежда.
– Венедиктов, – шепчу я ему еле слышно, – ты же интеллектуал, педагог, историк – что же ты до серого зверя опустился?! Спаси меня, ведь эти гады под свои поговорки меня сейчас сожрут!
А он мне в глаза смотрит и говорит: «Голода словами не переспоришь – так сказал Менандр!»
Соловей-Разбойник – это Олевский, радист наш, на него вырячился и спрашивает: «А кто это, Менандр?»
А Волк так, с издевочкой, отвечает: «Я вам, Тимур Владимирович, постоянно в полете книги хорошие давал читать, но вы все время в своем «Фейсбуке» сидели и познакомиться с лучшими образцами мировой культуры вам было недосуг. Позор, сударь! А Менандр, чтобы вы знали – это древнегреческий драматург, один из создателей новой аттической комедии, родился около 343 до н. э. в Афинах, в богатой аристократической семье. Я его в подлиннике на греческом по вечерам читаю. Прелестнейшая, скажу вам, драматургия. Тонкая и интеллигентная!..»
– Ну, хорошо, Алексей Алексеевич, так что мы, в свете вашего Менандра, с Колобком-то делать будем? – спрашивает Соловей.
– Как, «что»? – говорит Венедиктов. – Рвите его, падлу, на куски, пока старуха не вошла!..
Леший ножом замахнулся и р-раз им мне в бок!
Но тут старуха, к счастью, в избу влетела, нож из рук Лешего вырвала и пинками их, пинками из избы! Идите, кричит, работать!..
Крупные слезы из глаз хлебного изделия вновь покатились по ароматной корочке.
– Не плачь, размокнешь, – попытался я утешить Колобка, впрочем, безуспешно.
– Мне-то уже все равно, – плакал он. – Меня либо товарищи по профессии сожрут, либо кот Василий – он грозился перейти на мучное, если кошачий корм не подвезут.
Я вдруг понял, что меня от перевоплощения спасло только чудо. Причем, учитывая, что Волки и Колобки уже разобраны, то я, видимо, проснулся бы какой-то пупырчатой жабой в короне.
И сидела бы эта жаба в пруду, пересчитывая свои бородавки и тщетно ожидая, что ее кто-то поцелует…
– Хорошо, – вздохнул я, – так где сейчас остальные?
– По участкам. Лешка Осин – он Леший, меня носит, Волк Венедиктов в чаще воет – детей пугает, а Олевский – Соловей учится свистеть без зуба. Сидит на дубе, ждет Доброго Молодца и учится свистеть. Так ему и надо, Олевскому. Как он тогда на мою румяную корочку смотрел!.. Пусть теперь себе все мозги высвистит, если они у него остались.
Я пытался обдумать ситуацию, но мысли лезли в голову с трудом.