– М-да, значит, Осин – Леший? Не узнал, не узнал… Тебя узнал, а его нет. По его бороде понял, что дело тут не чисто, но в лицо не узнал…
– Зарос он, – посочувствовал Лешему Колобок. – Старуха бритву забрала, сказала: «Будем ближе к природе. А то еще зарежетесь или Колобка пырнете по жадности». Понимаешь, у меня начался Стокгольмский синдром – с одной стороны я у старухи в плену, но с другой – она моя последняя надежда! Мне к психиатру надо, Сережкин…
– Хорошо, – я продолжал обдумывать ситуацию, – а почему вы от меня прятались?
– Старуха приказала, – хлебный шар всхлипнул. – Деспотичная она. Если, сказала, ты из-за нас догадаешься, что происходит, то пойдут клочки по закоулочкам.
– Какие клочки? – не понял я.
– Наши, наверное, – грустно предположил Колобок.
– Да, веселая бубушка, – отметил я. – И чем вы тут занимаетесь?
– Перевоплощаемся помаленьку, тексты разучиваем, сказки играем в лицах перед детьми – тут каждый день экскурсии. Кормят в принципе хорошо – три раза, плюс полдник. Меня свежей мукой посыпают, чтобы к траве не прилипал. По вечерам кота слушаем – старуха говорит, что это ликвидирует наши духовные прорехи.
– А что, Василий работает? – удивился я.
– Еще как, – восхищенно цокнул языком Колобок. – Он сначала цепь на дуб вешает, потом идет направо и песнь заводит, а потом идет налево и сказку говорит. Представляешь, огромный кот – килограмм сто двадцать, а по цепи бегает как пушинка!
– И долго тебе Колобком быть?
– Во вторник теорию сдаем старухе. Тема – «Образы природы в сказках Пушкина». А потом, к концу недели, практический экзамен – играем «Машу и Медведя». Я – Медведь, а Олевский – Маша.
Мне представился Олевский в роли Маши…
– Смеешься?! – зашипел Колобок. – Лучше бы помог людям!
– Нечего было окурки на траву бросать, – жестко сказал я.
– Забитые мы, запуганные, – вдруг запричитал Варфоломеев. – Анисимову русалку подсунули, а у Венедиктова раздвоение личности!..
– В каком смысле?
– Пока день на дворе – все о политике и об истории рассуждает, а потом, как луна на небе появляется, так он на нее выть начинает. Тоска, говорит, в этой глуши – после смерти Махатмы Ганди и поговорить не с кем. Да и прав он – не с нами же ему разговаривать.
– Ладно, Варфоломеев, – вздохнул я. – Что-нибудь придумаем. А сейчас катись.
– В каком смысле? – обиделся мяч.
– В прямом, – пояснил я. – Ты ведь у нас Колобок – катись, дорогу к избе показывай.
На сосне у избушки сидел всклокоченный человечек в тулупе.
– Это Олевский, – пояснил Колобок. – Он сегодня наказан – Ягудина у него сигареты отобрала. Сидит теперь на ветке, страдает…