Танец закончился, но зал встал, требуя повтора.
Номер повторили.
Зал требовал еще!
Громче всех орал детина с арбузом.
Оказалось, что арбуз он уже надрезал ножом и ел большими ломтями, совмещая приятное с полезным.
После пятого повтора танцоры падали от усталости.
Тогда гопак стали играть просто так, под дружные хлопки зала. Зал тоже танцевал.
А в кулисе, обняв друг друга, заходились в танце милиционер и Семен Израилевич, причем последний умудрялся под гопак танцевать свой родной фрейлехс.
Но тут в первом ряду, изображая полное презрение к происходящему, поднялись толстый мужчина и его жена. С гневным видом они ринулись к выходу, тараня толпу.
На них смотрели недоуменно и снисходительно.
Дама бежала, придерживая рукой свою высокую «халу».
Внезапно заходили ходуном кулисы, и на сцену выкатился проснувшийся Володя. Посмотрев ошарашенно несколько секунд на негра, дующего в его саксофон, он как-то фатально махнул рукой и вдруг зашелся в танце вприсядку.
На появление полупьяного незнакомца зал ответил новым радостным ревом.
Короче говоря, в этот день драка не состоялась.
Чернявые с местными ушли из зала в обнимку.
Семен Израилевич жал нам руки, называл талантами и сравнивал с Кобзоном.
Милиционер обещал благодарность от местного УВД.
Конечно, было обидно, что никого не взяли на работу, а пошив двух костюмов, ставка в шесть пятьдесят и квартира остались только мечтой.
Однако, согласитесь, все это было не так уж и важно на фоне нашего вклада в укрепление советско-африканской дружбы.
Не могу утверждать, что 1 апреля было моим любимым праздником. Что-то у меня с ним не совпадало. Вроде бы я в этот день должен был над кем-то шутить. Но то ли они быстрее соображали, то ли я поздно вспоминал, что сегодня первое, но еще в глубоком детстве кнопки на сиденье парты клали именно мне.
Но если бы только кнопки!
На мне проходило все!
То ли по причине доверчивости, то ли наивности, но именно я был полигоном для шутников, даже самых отстойных.
Когда шутника гнали отовсюду – он шел ко мне!
Видимо, в моей долговязой фигуре и лице, украшенном очками, так и читалось: «Ребята, я лох, я иду к вам и уже смазан вазелином!»
И утром следующего дня в пионерском лагере, где я был полигоном для шуток, именно мои тапки прибивались гвоздями к полу перед кроватью, и именно на моем лбу появлялся замысловатый узор, выдавленный из тюбика зубной пасты.
Шутки были незамысловатые и дебильные – так казалось мне.
Шутникам же они казались верхом остроумия и элегантности.
Нельзя сказать, что я не пытался сопротивляться, предугадывать и даже играть на опережение.