Мосин меланхолично перебросал снимки в промывку и — делать нечего — пошел выполнять задание. Нужно было сфотографировать двор НИИ, причем так, чтобы беспорядок у дверей склада сразу бросался в глаза.
Он отснял пару кадров с близкого расстояния, потом попробовал захватить широкоугольником весь двор. Для этого пришлось отойти к самой стене и даже влезть в заросли обломанной сирени.
Где-то неподалеку задорный молодой голос что-то лихо выкрикивал. Звук, казалось, шел прямо из середины куста.
Мосин раздвинул ветки и обнаружил в стене дыру. Кричали на той стороне. Он заглянул в пролом и увидел там босого юношу в розовой кружевной рубашонке до пупа и защитного цвета шортах, который, ахая и взвизгивая, рубил кривой старинной саблей головы репейникам. Делал он это самозабвенно, но неуклюже. Метрах в сорока высилась рощица серебристых шестов разной высоты и торчали какие-то многоногие штативы. Мосин ахнул.
ЗА СТЕНОЙ, ПО СОСЕДСТВУ С НИМ, РАБОТАЛА КИНОГРУППА! И, СУДЯ ПО ОБОРУДОВАНИЮ, ИНОСТРАННАЯ.
Парень с саблей явно не репетировал, а развлекался. Предположение оказалось верным: на рубаку раздраженно заорали. Тот обернулся на крик и с индейским воплем принял оборонительную позицию. Тогда к нему подбежал технический работник в серебристой куртке и отобрал саблю.
Мосин рассмеялся. Легкомысленный статист ему понравился.
К сожалению, досмотреть, чем кончится конфликт, было некогда. Мосин вернулся в лабораторию, проявил пленку и решил, что, пока она сушится, стоит побывать за стеной. Поправил перед зеркалом волосы и, зачем-то прихватив «дипломат», вышел.
Вынув несколько расшатанных кирпичей, он довел пролом до нужных размеров и пролез на ту сторону.
Киношники работали на обширном пустыре, зеленом и ухоженном, как футбольное поле. Везде было понатыкано разной зарубежной техники, а в центре, как бы для контраста, громоздилась мрачная замшелая изба, возле которой отсвечивала медью огромная старинная пушка художественного литья. Видимо, снимали что-то историческое. Между двумя арбузными горами ядер, нервно оглаживая раскидистые усы, вышагивал длинный иностранный киноактер.
Мосин не интересовался историей. Но даже ему стало ясно: что-то они здесь напутали.
Во-первых, на иностранце был фрак, на антрацитовых плечах которого горели алые эполеты с золотой бахромой. Под правый эполет был пропущен ремень вполне современной офицерской портупеи, на которой непринужденно болтался обыкновенный плотницкий топор. Черные облегающие брюки были вправлены в яловые сапоги гармошкой. Когда же киноактер снял кивер и солнце приветливо заиграло на его смуглом бритом черепе, Мосин окончательно разинул рот и начал подбираться поближе. «Комедию снимают», — догадался он.