Рысенок, уютно свернувшийся на скамье между Дильсом и Фарлом, потянулся, повел носом, прислушался, поставив торчком густые кисточки на кончиках ушей, скользнул в проход между скамьями, припал к доскам, замер на мгновение, молнией метнулся к основанию мачты и тут же встал на все четыре лапы, держа в зубах толстую черную крысу.
За те десять дней, пока Дильс оправлялся от раны в плече и привыкал к веслу и железному кольцу вокруг пояса, рысенок переловил почти всех крыс в трюме, так что теперь, засыпая, гребцы могли не беспокоиться, что крысы объедят их ноги.
Раз в день в трюм спускался Эрних. Он тоже проходил между рядами, перебрасываясь с каждым из прикованных одной-двумя фразами на его языке. Смазывал раны маслом, издающим резкий запах неизвестной Дильсу травы, и вливал в пересохшие губы по глотку прохладного терпкого настоя, утолявшего жажду и возникавшую порой нестерпимую боль в животе, в том месте, где ребра собираются в одну точку, наподобие лучей Синга.
Эрних говорил, что всех женщин и детей держат на верхней палубе, отделив их от лошадиного загона тонкой дощатой перегородкой, что простые матросы, набранные по всем берегам и селениям, спят вдоль бортов, а сами гардары живут в большой каюте на носу корабля и что каюта эта разделена на верхнюю и нижнюю. Впрочем, гребцы и сами догадывались об этом, слыша, как порой из-за толстой переборки, отделяющей носовую часть трюма от той, где помещались их каторжные скамьи, до них доносились крики, брань, звон клинков и битого стекла.
Еще Эрних сказал, что ему удалось вылечить от лихорадки наложницу капитана — начальника гардаров — и что после этого ему было присвоено звание корабельного врача. Раньше эту должность исполнял один из захваченных гардарами жрецов, но тот при каждом случае пользовал больных тем, что взрезал им запястья и собирал в подставленную миску вытекающую кровь. Затем он удалялся с этой миской на корму, что-то шептал, окунал в кровь выловленную рыбку, а затем, громко выкликнув непонятное заклинание, выбрасывал рыбу за борт. Сам он, когда гардары стали выпытывать у него секрет этого лечения, сказал, что рыба вместе с кровью забирает у человека его болезнь и навсегда исчезает с ней в морской пучине. Может, это было и так, но после того, как вместе с кровью трех подобранных на маленьком островке матросов рыбы унесли за борт и их жизни, жреца отставили от больных и, наверное, сбросили бы за борт, но в ту ночь к корме корабля прибило плот кеттов, и в общей суете про жреца как-то забыли. Потом, конечно, вспомнили, но Эрних вступился за него, сказав капитану, что жрец невиновен, так как боги подобранных, но не воспринявших его лечение матросов оказались, по-видимому, сильнее тех, которым поклонялся неудачливый лекарь. К тому же жрец оказался весьма искусен в ловле рыбы: он не просто бросал с борта привязанный к бечевке длинный железный крюк с насаженным на него куском мяса или рыбы, а еще крепил поверх него груз, увлекавший приманку вглубь раньше, чем ее сорвут крикливые прожорливые чайки или растреплет стремительная рыбья мелочь, снующая у самой поверхности воды. Приманка одним куском погружалась на глубину и становилась коварной смертоносной добычей крупных акул, неотступно преследовавших корабль в ожидании очередного покойника. Но с тех пор как Эрних стал обходить гребцов, пользуя их своим настоем, те стали умирать реже, так что гардарам почти не приходилось размыкать замок в конце длинной цепи и вытаскивать на палубу истощенный труп. Тогда акулы оголодали и стали бросаться на приманку с лета, едва она касалась воды.