Болотников поднялся с кряжа и заходил вдоль повети.
— Ну, так что, Исай Парфеныч? ‑ неторопливо переминался Семейка Назарьев.
— А вот что, мужики, ‑ теребя бороду, заговорил, посмеиваясь, Болотников. ‑ Митрий Капуста лютует, но и на такого лиходея есть капкан. Винцо любого зверя укрощает. Выручай, Афоня.
— Чего прикажешь, Исаюшка? ‑ закинув хомут под телегу, встрепенулся бобыль.
— Поскоморошничать тебе малость придется. А ну, пойдем в избу.
Возле одной захудалой избушки Митрий Флегонтыч увидел взъерошенного мужичонку, который лихо отплясывал вокруг телеги и весело напевал:
— Ходи изба, ходи печь,
Хозяину негде лечь!
Заметив на телеге пузатую ендову и бражный ковш, Капуста остановил коня, окликнул загулявшегося питуха:
— Чего село булгачишь?
— Загорелась душа до винного ковша, батюшка. Откушай со мной, милок. Наливочка у меня добрая, ‑ пошатываясь, заплетающимся языком приветливо проговорил Афоня.
Митрий Флегонтыч покосился на привязанного Карпушку и хотел было уже проехать мимо искушения. Но Афоня нацедил в ковш вина и так смачно крякнул, что Капуста не устоял и сошел с лошади.
— Что за праздник, братец?
— И‑ех, батюшка. Сколько дней у бога в году, столько святых в раю, а мы, грешные, их празднуем.
Митрий Флегонтыч подошел к телеге, и Шмоток угодливо протянул ему ковш.
— Пей досуха, чтоб не болело брюхо, батюшка.
— И впрямь, братец. Рада бы душа посту, да тело бунтует.
— Истину сказываешь, голуба. Не пить, так и на свете не жить, ворковал Афоня и снова ударился в пляс, озорно выкрикивая:
— Ходи в кабак, вино пей, нищих бей, будешь архирей!
Капуста гулко захохотал. Экий лихой мужичонка ‑ плясать горазд и на язычок востер. Митрий Флегонтыч потянулся ко второму ковшу. Афоня протянул ему ядреный огурец из миски.
— Где огурцы, тут и пьяница, голуба.
— Но, но! Меру знай у меня, братец. Не мужика ‑ дворянина честишь, погрозил бобылю кулачищем Капуста.
"Ну, слава богу. Дело сделано. После второго ковша Митрию не устоять. Дурману в ендову многонько подлил", ‑ довольно подумал бобыль.
— Бог любит троицу, ‑ деловито проронил Митрий Флегонтыч, нацеживая из ендовы третий ковш.
— Испей, испей, батюшка. Сделай милость да вот блинком закуси. Правда, не обессудь: на худом жите да на воде он замешан. Ну да блин ‑ не клин, брюха не расколет, ‑ усердствовал Афоня.
После очередного ковша Капуста качнулся возле телеги и, слабея, забурчал в бороду:
— Однако пьянею я, братец. Вовек такого крепкого винца не пивал, голова пошла кругом…
— Да разве ты пьян, батюшка? На ногах, как Еруслан, крепко держишься, государь мой.