Глава 43
ИЗ ОДНОЙ КАБАЛЫ ‑ В ДРУГУЮ
Прибыв в Богородское из стольного града, Калистрат Егорыч заспешил к княжьему управителю.
Прежде чем взойти на красное крыльцо терема, приказчик обошел все княжьи службы: заглянул в холопий подклет, конюшню, псарню, поварню… И недовольно закачал бороденкой: всюду бродили по двору челядинцы слоняясь от безделья. Ох, и пообленились без княжьего присмотра. Десятка три не при деле. Управитель ‑ человек тихий, набожный. Все больше в постах да молитвах время проводит, а до холопей ему и дела нет.
Возле покоев управителя, перед низкой сводчатой дверью, на широкой лавке развалился длиннющий, нескладный челядинец. Калистрат Егорыч ткнул его в бок кулаком.
— Креста на тебе нет, Тимошка. Чего средь бела дня прохлаждаешься? У себя ли управитель?
Тимоха не спеша поднялся, широко зевнул, потянулся, потер глаза. Узнал приказчика, слегка мотнул головой.
— Почивает Ферапонт Захарыч. Всю ночь на молитве простоял. Не ведено впущать.
— Разбуди. От князя Андрея Андреевича с грамотой я прибыл.
Тимоха вошел в покои, а Калистрат Егорыч опустился на лавку и забурчал сокрушенно. Ну и дела! Скоро к обедне ударят, а управитель все на пуховиках нежится.
Холоп дозволил войти в покои.
— Чего тебе, Егорыч? ‑ позевывая, тихо вопросил управитель. Был он в длинной нательной ночной рубахе, всклокоченный, с заспанным помятым лицом.
— От князя я, Ферапонт Захарыч.
— А кой час, Егорыч?
— Должно, к обедне скоро зазвонят.
— Ох ты, господи. Вздремнулось мне седни. К молитве не поспею, засуетился управитель, натягивая на себя суконные порты.
— Грамоту от князя привез. Указал Андрей Андреевич половину своих холопей на ниву посадить.
— Это как же на ниву? Невдомек мне, Егорыч. Нешто челядинцу за соху браться?
— Вестимо так, батюшка. Позвать бы холопей надо.
— Ох, и недосуг мне нонче, Егорыч. Отец Лаврентий седни литургию[86] справляет по случаю начала Петрова поста. Ты уж сам распорядись, милок, а я в храм поспешу.
— Как тебе будет угодно, Ферапонт Захарыч, ‑ с легким поклоном вымолвил приказчик и вышел из покоев.
В узких сумеречных сенях остановился, озабоченно развел руками и вдруг наткнулся всей пятерней на что‑то мягкое.
Из угла хихикнула девка:
— Ой, щекотно. Кто озорует?