— Не ведаю, батюшка.
— Ай, врешь, холопка.
— Клянусь богом, батюшка. Нет за мной вины.
— А про то мы сейчас сведаем. Подь ко мне. Скидай сарафан, голубушка.
— Не сыму. Стыдно мне эдак…
Мамон шагнул к девке и обеими руками разодрал на ней домотканый сарафан.
Аглая съежилась, сверкнула на пятидесятника черными очами.
— Постыдись, батюшка. Век экого сраму не знала.
— Привыкай, холопка. Чать, не царевна.
Мамон отвел Аглае руки назад и связал их у кистей войлочной веревкой. Затем перекинул свободный конец через поперечный столб дыбы и натянул ее так, что узница повисла на вытянутых руках над каменным полом. Закрепив веревку за кольцо в дыбе, пятидесятник стянул голые ноги девке сыромятным ремнем.
Аглая вскрикнула, обливаясь слезами:
— Сыми меня, батюшка. Пошто муча‑е‑ешь!
Мамон исподлобья, долгим взглядом посмотрел на свою жертву и, вдруг вспомнив былое, звучно сплюнул на железный заслон под дыбой, скрипнул зубами и с силой нажал на ремень, стягивающий ноги пытаемой. Захрустели суставы выворачиваемых рук.
Аглая закричала жутко и страшно:
— Ой, мамушка моя! Больно‑о‑о!
— Говори, холопка, кто унес сундучок? ‑ входя в азарт, глухо вымолвил Мамон.
— Не знаю‑ю! Сыми‑и!
Пятидесятник, поплевав на руки, снял со стены тугой, ременный кнут.
— А ну, принимай, холопка! ‑ хрипло выдавил из себя Мамон и полоснул девку кнутом.
Аглая, обезумев от боли, закорчилась на дыбе. А Мамон при виде хлынувшей крови, вошел в звериное неистовство.
После нескольких ударов Аглая впала в беспамятство.
Пятидесятник откинул кнут на железный заслон с потухшими угольями и часто дыша, вытирая рукавом кафтана выступивший пот со лба, плюхнулся на лавку. От него шарахнулась в темный угол Меланья и вся забилась в надрывном испуганном плаче.
Мамон распахнул кафтан, вытянул ноги в кожаных сапогах и, подняв бороду на волоковое оконце, вспомнил кремлевскую пыточную. Там‑то раздолье. Когда‑то, много лет назад, ежедень преступников и крамольных бояр вместе с Малютой Скуратовым пытали. В первых подручных у государева любимца ходил. Вот то‑то потешились. Золотое времечко было. Царь Иван Васильевич ‑ не святоша, хоть и женился пять раз, но молодых девок жуть как любил. Сколько они с рыжебородым челядинцем Кирьяком девок после царевых услад повидали. Уйму! Жаль, обоим пришлось покинуть Малюту. Знали они норов государева опричника. Вначале щедро милостями сыплет, а потом и на плаху потащит, чтобы чего лишнего не сболтнули о государевых проказах.
Мамон подался в Ливонию, где пристал к молодому и дерзкому князю Андрею Телятевскому. Кирьяк угодил на службу к Василию Шуйскому. Давно с дружком не виделся. Сказывают, нонче в приказчиках ходит. Хваткий мужик и греховодник великий.