Василиса молча обвила его руками за шею и горячо поцеловала в губы…
Как теперь она там? Будет ждать в неведении да томиться. Отец не скоро соберется: наступает пора сенокосная. Исай, услышав, что сын просит у него родительского благословения, отозвался немногословно:
— Уж коли по сердцу пришлась ‑ приводи девку. Молодка в хозяйстве не будет помехой.
На селе мужики оставались в тревоге. Татары могут вновь на вотчину наскочить и все порушить. Не пора ли всем миром в Москву подаваться за высокие каменные стены. Однако и там спасенья нет: в прошлый набег, почитай, все подмосковные бежане погибли. Уж не лучше ли в глухих лесах укрыться? Туда басурмане побаиваются забредать.
Может, и лучше, что не успел Василису на село привести. Бортник Матвей, ежели о татарах проведает, надежно укроет ее в лесных чащобах.
— Эгей, Иванка, чего голову повесил? ‑ окликнул Болотникова бобыль. Ну‑ка, угани загадку.
— Не до завирух нынче, ‑ отмахнулся Иванка.
— Пущай болтает. Затейливый мужичонка, ‑ поддержал бобыля Тимоха Шалый.
— Слушайте, православные. Скрыпит скрыпица, едет царица, просится у царя ночевать: "Пусти меня, царь, ночевать, мне не год годовать, одну ночь ночевать. Утром придут разбойнички, разобьют мои косточки, отнесут в пресветлый рай!"
Мужики зачесали затылки. А Афоня, посмеиваясь, крутил головой и все приговаривал:
— Ни в жизнь не угадать вам, родимые. Могу об заклад биться. Вот в белокаменную прибудем ‑ в кабак пойдем. Ежели ковш винца мне поднесете поясню мудрость свою.
Через два дня посошные люди[87] подъехали к Москве.
Устав от пыточных дел, Мамон весь день отсыпался. А к вечеру заявился в избу к приказчику. Тот с надеждой глянул на пятидесятника.
— Собрал бы поснедать чего, Егорыч. Притомился я малость. А уж потом о деле.
— Выведал что‑нибудь, сердечный?
— Нашел следок… Тащи, говорю, на стол.
Калистрат обрадовано встрепенулся и засновал по горнице.
— Эгей, Авдотья! Накрывай стол. Наливочки доброй принеси дорогому гостю.
Скуп Калистрат Егорыч, но тут вовсю разошелся, приказал уставить стол обильной снедью. Авдотью хотел было отослать вниз к девкам. Но Мамон прогудел:
— Без хозяйки и стол не красен. Пущай сидит, Егорыч.
Авдотья глуповато хихикнула и плюхнулась на лавку. Калистрат налил гостю и супруге по чарке, а свою в сторону отставил, виновато развел руками.
— Нутро у меня побаливает. Не приемлю винца, сердешный. Ты уж прости.
— Коли хозяин не пьет ‑ гостя не почитает, ‑ буркнул Мамон и потянулся за шапкой.
— Ну да бог с тобой, выпью, ‑ остановил пятидесятника Калистрат, испугавшись, что Мамон уйдет из избы.