На Красной площади, несмотря на недавний пожар, шумно и многолюдно. От самого плавучего москворецкого моста[95] через всю площадь, пересекая Зарядье, Варварку, Ильинку и Никольскую, протянулись торговые ряды. Тысячи лавок, палаток, шалашей и печур.
Отовсюду слышны бойкие, озорные выкрики.
Продают все ‑ купцы и ремесленники, стрельцы и монахи, крестьяне, приехавшие из деревенек на торги. Взахлеб расхваливают свой товар и назойливо суют его в руки покупателей.
Площадь наводнили квасники, ягодники, молочники, пирожники, сбитенщики[96]… Все с лукошками, корзинками, кадками, мешками. Шустро снуют веселые коробейники. В густой толпе шныряют карманники, подвыпившие гулящие девки, сводни и нищие. К рундукам и лавкам жмутся слепые, калики перехожие, бахари[97] и гусельники.
— Чудная Москва! Ни пожар, ни крымцы ‑торгу не помеха, ‑ воскликнул Афоня.
— В Москву теперь со всей Руси войско собирается, вот и шумят торговцы, ‑ сказал Болотников.
— А ну, раздайся, народ! ‑ вдруг громко пронеслось сзади.
— Болотников и Шмоток посторонились. По Красной Площади в Разбойный приказ стрельцы вели с десяток посадских. Шли слобожане в лаптях и рваных сермягах, бородатые, хмурые, с непокрытыми головами. Руки у всех затянуты колодками.
— За что взяли, родимые? ‑ спросили в толпе.
— О пожаре на Сретенке толковали. Неспроста пламя заполыхало, братцы. По злому умыслу наши слободы выгорели, ‑ угрюмо отозвался один из преступников.
— Ближнему боярину пожар на руку, ‑ зло сверкнув глазами, поддержал колодника второй ремесленник.
— А ну, закрыть рты воровские! ‑ прикрикнул на посадских рослый стрелец‑пятидесятник в малиновом кафтане. ‑ А дай дорогу.
— А ты не шуми, служивый. На свою бабу глотку дери! ‑ крикнули в толпе.
— А он свою женку боярам на ржавый бердыш выменял!
— Поди, с пуда торговался!
— Знаю я его бабу, ребята. На Москве бердышей не хватит: женка его толще бочки кабацкой.
Толпа захохотала.
— Но‑но, на плаху захотели! ‑ сердито погрозил кулаком пятидесятник.
Из толпы зароптали:
— Ты нас плахой не потчуй!
— Привыкли кровушку лить!
— Пошто слобожан схватили? Их вины нет. Борис Годунов пожар затеял, братцы, чтобы о царевиче Дмитрии на Москве забыли! ‑ раздался дерзкий выкрик.
— Стой! ‑ свирепо рявкнул пятидесятник. ‑ Кто крамольное слово о царевом наместнике молвил?
— Ну, я молвил! Возьми попробуй! ‑ горячо выкрикнул из толпы широкоплечий детина в кожаном запоне поверх темной рубахи, и встряхнул над головой пудовым кузнечным молотом.
— Взять бунтовщика! ‑ приказал пятидесятник.
Толпа сдвинулась плотнее.
— Уйди от греха, служивый!