А возле самой колокольни Ивана Великого в Площадной избе усердно поскрипывали гусиными перьями подьячие. Бойко стряпали челобитные и кабальные записи, взимая за труды "писчие деньги".
Афоня Шмоток крался за стрельцами до самого Разбойного приказа. Когда Иванку, подталкивая бердышами, увели внутрь сруба, бобыль остановился возле узорчатого с витыми столбцами крыльца. Снял шапку, поднял голову на золотые маковки Успенского собора, осенил себя крестом, подумал: "Помоги, осподи, рабу Ивану живехоньким выбраться из лихого места".
С крыльца, позевывая, взирал на Афоню пожилой стрелец в голубом суконном кафтане.
— Чего тебе, мужичок? Али по Разбойному соскучал? Здесь для воров завсегда место найдется.
— Нет уж, уволь, голуба. Лучше попросить ради Христа, чем отнять из‑за куста.
— Ишь ты! А отчего тут торчишь?
— Дело у меня, голуба. Пропусти к подьячему.
— Ишь чего захотел. Много вас тут шатается. Ну да бог с тобой ‑ плати полушку и проходи.
— Проворна Варвара на чужие карманы, ‑ выпалил Афоня.
Стрелец посуровел, стукнул бердышом по крыльцу.
— Уж больно речист. Ступай прочь, а то в суд потяну.
Афоня и на сей раз не устоял, чтобы не ввернуть мудреное словцо:
— Богатому идти в суд ‑ трын‑трава, бедному ‑ долой голова. Пойдешь в суд в кафтане, а выйдешь нагишом, голуба.
Стрелец оперся обеими руками на бердыш и, еще раз взглянув на чудаковатое лицо невзрачного мужичонки, раскатисто захохотал. Смеялся долго, утирая слезы кулаком, затем вымолвил, покачивая головой:
— Ох и востер! Ладно ‑ валяй в приказ…
А тем временем объезжий голова сидел в душной комнате подьячего и сердито говорил:
— Лихого человека привел в приказ, Силантий Карпыч.
— В чем его воровство, Дорофей Фомич? ‑ нехотя, проронил подьячий, уткнувшись в бумагу.
Кирьяк откинулся в кресло, обтянутое зеленым сукном, с полминуты молчал, а затем произнес, поглаживая длинную бороду:
— Возле Яузских ворот на гиль посадских людишек подбивал. О ближнем боярине Борисе Федоровиче срамные речи выкрикивал и государя хулил воровскими словами. Поучил я его маленько возле крепостной стены, ‑ Дорофей при этих словах крякнул и глаза ниц потупил, ‑ да жаль Федька Конь помешал удальца захватить. Федька сам из смердов и смердов привечает. Заступился за мятежного человека, душа холопья. Давно Федьке пора на дыбе висеть. Седни повстречал удальца в кабаке на Варварке. На моих стрельцов, как зверь, накинулся. Ерофейке зубы выбил, Захарке руку сломал. Пришлось мне вступиться. Повязал вора.
Подьячий, не поднимая головы от бумажного столбца, усердно скрипел гусиным пером, брызгая чернилами по всему столу.