Душно стало боярину. Распахнул кафтан, рванул ворот шелковой рубахи. Сильными холеными пальцами стиснул широкий малиновый кушак с золотыми кистями.
Царь Федор упал на руки старого звонаря ‑ обессиленный, с красными пятнами и крупными каплями пота на побледневшем лице. Выпучив глаза и вскинув редкую бороденку на замолкнувший колокол, дышал часто и все приговаривал:
— Теперь господь доволен мной, Тришка…
Возле дворца государя всея Руси встретили десятка два челобитчиков из посадских. Загалдели разом, сгибаясь в низких поклонах и протягивая царю грамотки.
— Укажи праведному суду быть, великий государь.
— Задавили нас купчишки. Притесняют, ремесло захирело.
— Князь Василий Шуйский у себя во дворе беглых тяглецов укрывает, а пошлину с нас со всей слободы взимают.
— Защити, надежа и заступник наш!..
Федор Иванович тоскливо вздохнул и сказал своему ближнему боярину:
— Докучают меня мирские заботы. Прими челобитчиков, рассуди всех праведно и без корысти. А я помолюсь за детей своих.
— Сегодня в думе от свейского[118] короля послов встречаем. Надлежит государю на троне заморских гостей приветствовать, ‑ поднимаясь на крыльцо, напомнил царю о державных делах Борис Федорович.
— Притомился я, боярин. Примай послов без меня да глаголь моим именем. А мне из Чудова монастыря архимандрита[119] Паисия пришли. В христово воскресенье на молебен к нему собираюсь. Ступай, боярин, с богом…