— Исай ‑ мужик был праведный. Себя в обиду не давал и умел за мир постоять, ‑ тиская шапку в руках, произнес Пахом Аверьянов.
— От боярских неправд все скоро подохнем, братцы. Исай, почитай, за мир один отдувался. Всем скопом надо против боярщины подниматься, ‑ веско проговорил Семейка Назарьев.
— Верно толкуешь, Семейка. Что ни год ‑ то тяжелее хомут княжий. Мочи нет терпеть.
— Теперь одна дорога ‑ в бега подаваться, хрещеные, на Низ[164].
Убитая горем Прасковья, обхватила руками деревянный крест, припала к свежему земляному холмику и тихо рыдала. Седые пряди выбились из‑под черного убруса.
Иванка застыл возле могилы в тягостном суровом молчании ‑ угрюмый, насупленный, скорбный.
Возле княжьего гумна собрались мужики с подводами.
Калистрат Егорыч, распахнув на груди суконный опашень[165], сказал миру:
— Повелел государь наш Андрей Андреевич хлебушек из амбаров выгружать и в Москву отправлять. Кладите на телеги по пять четей и езжайте в белокаменную с богом. Да самопалы с собой прихватите, неровен час…
— Креста на тебе нет, Егорыч. Нам надо побитые хлеба согрести да цепами обмолотить. Хоть последние крохи с нивы собрать, ‑ с возмущением перебил приказчика Семейка.
— Дело‑то спешное у князя, сердешные. Ему хлебушек в Москве надобен.
— Князь может и обождать. У него жита и за десять лет всем селом не приесть, ‑ поддержал Назарьева Иванка.
— Неча попусту языком болтать. Князю лучше знать, когда ему хлеб надобен. Загружайте подводы, мужики, ‑ начал гневаться приказчик.
— Не повезем жито в Москву. Недосуг нам да и кони заморены. Хватит с нас жилы тянуть! ‑ взорвался Семейка, наступая на приказчика.
— Заворачивайте, братцы, коней. Айда на свои загоны! А ты, приказчик, уходи подобру‑поздорову, ‑ выкрикнул Иванка.
Мокей, не дожидаясь решения Калистрата, ожег Семейку Назарьева кнутом и пошел на Болотникова. Иванка отшатнулся ‑ кнут просвистел мимо. Мокей взмахнул в другой раз, но Болотников с такой силой двинул его кулаком, что челядинец рухнул наземь.
— Вяжите бунтовщиков! ‑ тонко и визгливо прокричал Калистрат Егорыч своим дворовым холопам.
Но здесь приказчик переусердствовал. Его окрик еще более раскалил и без того обозленных крестьян.
— Бейте их, братцы! ‑ взревел Семейка.
Разгневанные мужики метнулись навстречу холопам, замелькали кулаками, вымещая на челядинцах с годами накопленную ярость. Особенно досталось Мокею. Поднявшись с земли, он выхватил было саблю, но Болотников успел ударить его в подбородок и вновь повергнуть наземь. Подняв саблю с земли, Иванка далеко забросил ее в лопухи. Мокей с окровавленным лицом поднялся в третий раз, но тут со злобным криком обрушились на него крестьяне.