Голос Телятевского загремел по хоромам. В сенях испуганно застыли холопы. В палату просунул было голову приказчик, но тотчас тихонько прикрыл дверь.
Ведал Мамон, что князь страшен в своем гневе, чего доброго, самолично кнутом отстегает и с дружины прогонит. Упал пятидесятник на колени и поспешил господина заверить:
— Мыслю, далеко не ушли мужики. Слух идет ‑ по лесам шастают. Снаряжу дружину и выловлю всех до единого.
— А по сей день что делал?
Мамон еще ниже склонил голову, касаясь бородищей ковра заморского, устланного через всю палату по полу.
Князь заходил по палате. Бежит смерд, по Руси разбредается. Сколь пудов хлеба потеряно!.. Уж не Шубника ли сюда рука протянулась.
— Людишек Василия Шуйского в вотчине не было?
— Не заезжали, князь, ‑ ответил Мамон.
Однако сказал неправду. Доподлинно знал пятидесятник, что из трех деревенек переманили к себе семерых крестьян люди князя Шуйского, но сказать правду боялся. Уж чего‑чего, а этого Телятевский ему не простит. Шибко Андрей Андреевич на Шуйского серчает.
— Ну, гляди у меня, пятидесятник. Собирай дружину ‑ и в лес. С пустом приедешь ‑ в холопы пойдешь. Вот тебе мой сказ, ‑ холодно промолвил Телятевский и звякнул колокольцем.
Вошли в палату приказчик с Пахомом. Скиталец поставил в угол посох, помолился на правый угол с киотом и поклонился князю.
— Чего хочешь мне молвить, старик?
Пахом покосился на пятидесятника Мамона, и снова ему не по себе стало. Приказчик дернул старика за рукав домотканой рубахи.
— Спасибо тебе, князь, что в хоромы свои допустил. Не всякий боярин в палату мужика впущает. Зовут меня Пахомкой Аверьяновым.
При этих словах Мамон, стоявший позади князя, тихо охнул и схватился за грудь. Но это лишь заметил один Пахом, который продолжал:
— Сам я тутошный, твой пахарь, князь. Избенка моя когда‑то возле взгорья стояла. А потом орда напала, избенку спалили, стариков, женку и ребятенок малых смерти предали, а сам в полон угодил к басурманам.
— Орда, говоришь, напала? ‑ раздумчиво переспросил мужика Андрей Андреевич.
— Поди, сам помнишь, князь, как хан Девлет‑Гирей на матушку Русь навалился.
— Помню, пахарь, ‑ сказал князь и, поднявшись из кресла, подошел к Пахому. ‑ А не видел ли ты, старик, мою сестрицу Ксению в полоне татарском?
Если бы в эту минуту князь обернулся назад, то не узнал бы своего пятидесятника. Мамон стоял бледный, борода его мелко тряслась на широченной груди, а правая рука невольно опустилась за рукоять сабли.
— Видел твою сестрицу, князь, ‑ вздохнув, вымолвил Пахом.
Телятевский возбужденно схватил Аверьянова за плечи: