Иногда, перед Николой зимним, выбирался Матвей из леса в боярское село, брал у знакомого мужика Исая лошадь и приезжал в избушку. Здесь грузил сани сушеными грибами, орехами, солониной, медом, звериными шкурами и вместе со своей старухой Матреной отправлялся в Москву белокаменную.
После раннего утреннего торга заезжал бортник в шумный разноголосый Китай‑город, где покупал на праздник обновку. Себе ‑ недорогой темно‑зеленый кафтан из крашенины[3], белую рубаху да сапоги из юфти. Матрене ‑ летник[4] из камки[5], сарафан с узорами да теплый плат на зиму.
Не проходил Матвей стороной и оружейный ряд, где выбирал себе зелейный припас ‑ порох со свинцом. Затем, оставив лошадь с санями для присмотра на постоялом дворе, степенно шел в церковь на Ильинке. Покупал свечу, ставил перед образом Николая‑чудотворца и подолгу с низкими поклонами молился угоднику за добрый медоносный год.
Вот так и жил свой век Матвей ‑ не богато, не бедно. Справно выполнял княжий оброк, в зимние дни ходил с самопалом на зверя ‑ выслеживал белку на заснеженных вершинах елей, выискивал с собакой свежий заячий, волчий или барсучий след. А в прежние годы, до пятидесяти лет, когда был в силе и телом могуч, частенько и на медведя с рогатиной хаживал, чтобы кровушку разогнать да встряхнуться.
Был по природе своей Матвей молчалив, на людях показывался редко, в кабаках не сидел, вином мало баловался, чтобы зря бога не гневить грехами мирскими.
Однако в селе мужики поговаривали, что старый бортник известен не только своим благочестием, но и делами, не угодными богу. Избушка‑де в глухом лесу, а там не только звери бродят, но и разбойный люд шастает. И неспроста, поди, Матвея лихие люди не трогают.
Разные среди мужиков ходили толки…
Мамон подъехал к избушке после полудня. Сошел с коня, осмотрелся, заходил по поляне, разминая затекшие после долгой езды ноги.
Холопы распрягли и привязали обеих лошадей к ели возле избушки.
Тихо на Матвеевой заимке. Но вот со двора раздался стук топора. Мамон повернулся к Тимохе:
— Кличь хозяина.
Холоп метнулся к двору. К приезжим вышел высокий седовласый старик. Ему лет под семьдесят, крепкий, сухощавый, глаза зоркие, пытливые. Одет в посконную рубаху, холщовые порты, на ногах лапти, в правой руке широкий топор.
Бортник признал княжьего дружинника, слегка поклонился.
— Здорово, старик. Принимай гостей, ‑ промолвил Мамон.
— Здравствуйте, люди добрые, ‑ сказал Матвей и топор отложил в сторону.
Заслышав голоса, из избы показалась старуха ‑ маленькая, проворная, в темном сарафане, с накинутым на голову убрусом