— Скряга, каких свет не видел. Мироед вислоухий!
Карпушка испуганно сотворил крестное знамение и взял с подводы мешок с шубейкой. Втянув голову в плечи, бормоча молитву, шмыгнул в мельницу. Подобострастно взирая на Евстигнея, с пугливой, виноватой и просящей улыбкой застыл возле густо запыленного мукой жернова.
— Чего тебе, мужичок?
— Да твоей милости, кормилец. Овчину вот принес, ‑ с низким поклоном отвечал Карпушка.
— Пошто мне твоя овчина. На торг ступай.
— Шубейка‑то, почитай, новая, кормилец. Сгодится зимой. Всего осьмину[48] прошу. Прими, благодетель.
Евстигней взял в руки шубейку, вышел к дверям на свет, осмотрел и вымолвил:
— Стара твоя овчина. Не возьму. Да и воняет шубейка, аки от пса смердящего. И блох в ней тьма.
— Да что ты, что ты, кормилец. В сундуке лежала, токмо по престольным дням одевал. Пятнышка нет. Ребятенки у меня малые, с голодухи мрут. Вчерась вот Николку свово на погост снес. Михейка вот‑вот протянет Акудейка…
— Ну, будя, будя. Чать не поп ‑ поминальником трясти, ‑ лениво отмахнулся Евстигней. ‑ Лукавишь, мужичок. За экую рухлядь пудишка муки жаль.
— Креста на тебе нет, батюшка. Прибавь хоть полпудика, ‑ просяще заморгал глазами Карпушка.
— Креста не‑ет! ‑ рявкнул "благодетель" и швырнул мужичонке овчину в лицо. ‑ Ступай прочь. Много вас дармоедов шатается.
Карпушка рухнул на колени, ухватился руками за кожаный сапог Евстигнея и, роняя слезы в жидкую бороденку, взвыл:
— Помирают ребятенки, кормилец. Уж ты прости меня, христа ради, непутевого. Хоть пудик, да отвесь, милостивец.
Мельник оттолкнул Карпушку ногой, покряхтел в бороду, плутоватыми глазами повел.
— Молись за меня богу. Душа у мя добрая. Кабы не сдохли твои сорванцы. Насыплю тебе пуд без малого.
— Энто как же "без малого", кормилец? ‑ насторожился мужичонка.
— Три фунта долой, чтобы впредь крестом не попрекал.
Карпушка горестно завздыхал, помял корявыми пальцами почти новехонькую шубейку и дрожащими руками вернул ее Евстигнею.
Наступил черед идти к "благодетелю" и Афоне Шмотку. Бобыль стащил с телеги кадушку, обхватил ее обеими руками, прижал к животу и потрусил к мельнику. Весело, с низким поклоном поздоровался:
— Долгих лет тебе и доброго здоровья, Евстигней Саввич.
— Здорово, Афоня, ‑ неохотно отозвался мельник. ‑ Чего спину гнешь, я не князь и не батюшка Лаврентий.
— Поклоном спины не надсадишь, шеи не свихнешь, отец родной, смиренно вымолвил Афоня и начал издалека. ‑ Наслышан я, Евстигней Саввич, что перед святой троицей тебя хворь одолела, животом‑де маялся три дня.
Мельник недоуменно глянул на бобыля, ожидая подвоха.