Одного прапорщика из вертухаев звали ласково — Женя-Жопа. В лицо, конечно, не называли, но он-то о своем прозвище знал.
Вообще Жопа был мужик неплохой: добродушный, любитель выпить и хорошо закусить. Особенно на халяву. И нюх на это дело имел отменный. В жизни у кого какие способности… вот у Жени-Жопы был дар халявы. И, чего греха таить, жаден был Жопа. Ох, как жаден! Любил он проводить обыска и изымать все, что только можно. Гвоздик найдет — и гвоздик изымет… Пригласят Жопу чайку попить зэки (что категорически запрещено) — он и от чаю не откажется. А шоколадку, на стол положенную, норовит аккуратно в карман опустить. И конфетку туда же! И сушку. Вот только водку лил прямо в пасть. Жидкая она, в карман ее не перельешь… беда!
В общем — Плюшкин. Это-та жадность его и подвела. Пришел раз, Женя-Жопа со шмоном. Дежурное мероприятие, скучное и формальное. Но не для Жени! Любил он это дело, искренне любил.
Женя, еще один прапор и Зверев — от осужденных — передвигались по проходу. Вертухаи шмонают, Зверев присматривает. Так по гуиневской инструкции положено. И вот в одной из тумбочек Жопа нашел литровую банку с кристаллическим белым порошком.
— Э-э, — сказал он, — сахар. Не положено.
— Да это не сахар, Женя, — ответил Зверев.
— Как же не сахар, когда сахар! Что же я — не вижу? — отозвался Жопа, чем-то напомнив Звереву Винни-Пуха.
— Нет, Женя, — поддержал Сашку второй прапорщик, — это не похоже на сахар. Это, кажись, порошок какой-то.
— Конечно! Я, бля, сахара не знаю! Вот мы, — Женя подмигнул напарнику, — сейчас экспертизу проведем. Экспресс, так сказать, анализ.
И с этими словами Жопа снял с банки крышку, широко раскрыл губастый рот и сыпанул сахар внутрь. Ах ты, жадность, жадность! Много высыпал! Винни-Пуху и не снилось.
Но вдруг исказился лик Жопы. Нет! Можно написать тоньше, поэтичней: о, Жопы лик! Ты исказился вмиг!… Так, пожалуй, красивше.
И стал Женя судорожно выплевывать сахар, который оказался стиральным порошком. Выталкивать его языком, мотать головой и таращить глаза. На губах образовалась пена. Фильм «Джентльмены удачи» видела вся страна, а вот сольный номер прапорщика с ласковым прозвищем Жопа — только два человека… Он хрипел, пускал пену и пытался что-то сказать. У него не получалось.
— Воды! — выдавил он наконец. — Воды! Но никто ему не помог — и напарник и Зверев хохотали, держась друг за друга. А пузыри все шли и шли, и скоро подбородок прапорщика Жени покрылся шикарной дедморозовской бородой.
Обнорского Зверев перетащил к себе в отряд, пристроил на непыльную работенку кладовщиком в мебельный цех. Цех исправно мастрячил мягкую мебель: диваны и кресла. Мебелюга получалась дубовая, совковая, но спросом пользовалась. По принципу: дешево и сердито. Производство лет двенадцать назад организовал один опер-бэх. Мужик толковый, то ли хохол, то ли еврей. Он, видимо, изначально заложил такие допуски и припуски в лекала… Ну, чтобы всем хватало! Тот опер уже давно откинулся, но… всем хватало. Ты вот думал: откель деньги на шикарный новогодний стол? Ну, не знаю, не знаю.