Вот что меня всегда раздражает — это советы. Стоит какой-нибудь мозгляк престарелый, сам насосанный как комар, а перед ним девчонка без связей, без денег, без надежды. А он вместо помощи советы раздает. И еще благодарности ждет, первооткрыватель хренов…
— Ты сама всего добьешься, — словно услышал мои мысли драматург. — У тебя сила воли есть. А вот подружка твоя — неправильная девочка. Поверь моему опытному взгляду. Не общайся с ней, найди себе целеустремленную подругу.
Вот тут я разозлилась! Кто он такой, чтобы учить меня, с кем дружить? Тоже мне, папа нашелся!
— У меня отличная подруга! Не надо про нее гадости говорить. Если б не она, сидеть мне сейчас в пыльном райкоме и постановления печатать. Знаете, как шея болит после восьми часов работы? Не знаете!
Драматург обрадовался:
— Я делаю потрясающие массажи! Ложись скорее на лежак — нужно снять напряжение с воротниковой зоны.
Вот зачем я ему сказала, что шея болит? Теперь он опять начнет приставать своими руками.
Но поскольку мама учила меня слушаться старших, я легла ничком на топчан и свернула голову в бок, как сломанная кукла.
— Если хочешь настоящий массаж, то я должен сесть на тебя. Не бойся, я легкий, не раздавлю.
Как будто в этом дело! Я вообще не хочу, чтобы этот старик усаживался на меня. Жила без массажей девятнадцать лет, и ничего себе, шея поворачивается.
Но драматург уже с серьезным видом разминал руки, бубня под нос: «Жаль, крема нет». Он вцепился костлявыми пальцами в мои плечи и стал их выламывать.
Было больно с непривычки, хотелось скинуть навязчивого всадника и ускакать от его приставаний да разговорах о трусиках. Но он так вгрызся в мои плечи, что я только вскрикивала и просила «полегче».
А у него, видимо, обострилось тактильное восприятие, и от воротниковой зоны он стал опускаться туда, где точно не болит.
А я это заметила и стала выворачиваться, как уж на сковородке.
— Расслабься! Я своей жене каждое утро массажи делаю, а она сознание теряет от удовольствия.
Почему мужчины думают, что подробности их личной жизни интересны другим женщинам? Или драматург всерьез полагает, что после этих «милых» семейных историй я брошусь на него в экстазе с криками: «Да! Да! Я тоже так хочу! Делай мне больно! Называй своей сучкой!»
В этот момент позади меня раздался глухой удар, и туловище драматурга свалилось на мою голову.
«Ничего себе легкий», — подумала я, раздавленная драматургом. И только потом испугалась. Затаилась. Пусть бандиты думают, что мы оба мертвые. Постоят да уйдут восвояси.
— Эй, ты живая? — спросил молодой голос и стащил с меня обмякшее тело писателя.