Последняя банда: Сталинский МУР против «черных котов» Красной Горки (Мамонова) - страница 42
— Напустили тумана, — бросил генерал на прощанье.
Через несколько месяцев его главное детище — ТТ — станет смертоносной игрушкой в руках красногорской банды.
Большая часть срока, который Иван Митин провел в тюрьме до амнистии, пришлась на начало так называемой сучьей войны. Его лагерный опыт навсегда остался закрытой темой, но то, что творилось в послевоенных зонах, не могло не втянуть его в свою жуткую воронку.
Как разорвалась бомба сучьей войны? Многие уголовники, воевавшие в штрафных батальонах, были крупными авторитетами в воровском мире. А воровской закон жестко карает отступников. Взять в руки оружие и воевать на стороне государства — преступление. Сотрудничать с органами — преступление. Знаменитая фраза Жеглова-Высоцкого «Вор должен сидеть в тюрьме!» парадоксальным образом отвечает убеждениям и самих блатных. Зона — это их собственный мир, свой монастырь, куда, как известно, со своим уставом не лезут. Если ты взял оружие и твои интересы, даже невольно, совпали с интересами государства, — ты трус и ссучившийся. Сотрудничество с властью имеет много тонкостей в блатном мире: зек механически выполняет просьбу охранника принести что-нибудь — ссучился; ударил в гонг звать на обед — значит, ссучился; участвовал в уборке территории — снова преступил воровской закон.
«Вы лучше лес рубите на гробы. В прорыв идут штрафные батальоны…» Этими гробами штрафники угрожали фашистским полчищам. Но гробы были уготованы и им самим. В них стреляли не только немецкие солдаты и советские заградительные отряды. Вернувшихся с войны зеков приняло в штыки третье войско — воровское. Штрафников снова стали истреблять — теперь уже свои, истреблять с жестокостью и ненавистью.
Уголовников с судьбой или, скорее, с характером Левченко из фильма «Место встречи изменить нельзя» были единицы. Многие уголовники соглашались идти в штрафбаты потому, что война давала возможность вырваться на свободу, снова почувствовать оружие. Война означала риск. И мародерство. В Красногорске мародерство пережили так же, как и в Москве. Целыми подводами приезжали в опустевший город жители близлежащих деревень и опустошали квартиры, наспех оставленные перед эвакуацией.
Идти в штрафной батальон предлагали закоренелым преступникам и убийцам, презиравшим и жизнь, и смерть. Но на фронте многие быстро поняли, что в этой войне и жизнь, и смерть — совсем другого, высшего порядка. Умение быстро принимать решения, потеря товарищей, ненависть к врагу постепенно расшатывали моральный кодекс блатных. Послевоенный синдром срезал их так же, как и других фронтовиков. Мир вокруг изменился сам. На зоне (большинство освобожденных снова попалось на привычном ремесле) они решили, что старый воровской закон надо менять. Участие в войне не только не подняло штрафников в глазах бывших подельников, но и означало измену воровской присяге, отторжение навсегда от звания вора. Их выигрыш у смерти оказался проигрышем в жизни. Оба лагеря воров зашли в тупик. Бывшие штрафники не приняли осуждения их самих, героев (ведь многие из них были награждены медалями), и этим накалили отношения среди блатных авторитетов. Начались отчаянные, кровавые разборки.