Он повесил голову, Ева превозмогла слабость и, соскользнув с ложа, подбежала к нему и, торопливо обхватив его седеющую голову, принялась жадно целовать, прижала к груди, начала баюкать, как испуганного ребенка.
— О чем ты говоришь?
— Я соврал тебе насчет дерева… Ну, что нельзя к нему даже прикасаться. Я думал, что поступаю хорошо, усилив запрет Творца! Но даже такая ложь может привести к крушению мира… Потому врать нельзя даже в самых мелочах. Иначе приведет в бездну…
Он зябко повел плечами. Она чуть отстранилась и, держа его лицо в ладонях, посмотрела в глаза.
— Видел плохой сон?
Он криво усмехнулся.
— У тебя редкое чутье, Ева.
— А у тебя часто бывают вещие сны, — объявила она. — Я знаю.
— Они все вещие, — ответил он хмуро, — и все на свете вещее… Если смотреть и слушать. Снилось ужасное, а когда проснулся, снова понял, как опасно врать даже по мелочи. Бездумно. Никогда не ври мне, Ева!
Она обняла его и поцеловала, прижавшись крупной грудью, все еще наполненной горячим молоком.
— Как скажешь, муж мой.
— Не ври, — повторил он, испуганный взгляд был устремлен поверх ее головы, словно Адам всматривался в нечто ужасное. — Язык наш — враг наш… когда не следим за собой. Говорить неправду… не только нехорошо, но и опасно.
— Адам, — проговорила она с трудом и снова зарыдала быстро и безудержно, — как будто я смогу когда такое забыть! И как будто забудут другие матери!
На вершине холма Адам сбросил убитого оленя на землю и опустился на большой валун, такой удобный для сидения и размышлений о жизни.
В последние годы он облюбовал это место, отсюда можно часами смотреть на расстилающуюся внизу зеленую долину, заселенную его потомками, изрезанную квадратиками полей, огородов, засаженную садами.
Дома у всех одинаковы, только у одних чуть побольше, у других меньше, но он забирался в такие места, где дома строят иначе, хотя и там живут его потомки. Это и понятно, здесь видят с детства его дом, вот и строят такие же, а на новых местах всегда добавляется что-то свое, иное, и с каждым новым поселением больше и больше.
Интересно, в каких домах будут жить люди его двадцатого или сорокового колена?
Он зябко повел плечами, с холодком понимая, что человек может быть разным, очень разным. И каким станет — зависит очень уж от многого. Ласковое или недоброе слово родителя сразу же изменит ребенка, и он пойдет по той дорожке, которую ему указали или на которую подтолкнули в спину. Даже если будет искренне считать, что это он сам выбрал эту дорогу…
Ветер взметнул горсть листьев и погнал в его сторону. Адам повел по ним взглядом, стараясь не терять неожиданной мысли, что воспитание в детстве не заканчивается. Человек обтесывает себя всю жизнь. Недаром же, как он насмотрелся на семьи детей Каина, у одного родителя нередко один ребенок вырастает чуть ли не праведником, другой — злодеем, третий мечтателем, четвертый ничего не хочет знать, кроме плотских утех, а пятому бы только смотреть на птиц и допытываться, как же они летают…