Он молча вывел меня в коридор и вошел в спальню; Луиджи скулил, как побитая собака. Через полминуты Жерар выскочил оттуда с моими вещами; у него подергивался уголок рта. Не произнеся ни слова, он отвернулся, чтобы я могла спокойно одеться. Он взвалил на плечо оба рюкзака, свободной рукой обнял меня, и мы вышли из дома на улицу.
Отойдя от дома Луиджи на пару кварталов, мы уселись на садовую скамейку в небольшом сквере с фонтаном в центре. На меня снизошло странное спокойствие. Или это было оцепененьем?
— Почему ты отправился меня спасать с рюкзаком на спине? — истерический смех готов был прийти на смену полному бесчувствию.
Жерар положил мою голову себе на плечо:
— Извини, что не появился раньше… В этом доме мне было так паршиво, что я решил забрать тебя и переждать ночь в кафе или скверике где-нибудь неподалеку…
Именно так все и получилось, только утром мы сразу отправились в путь, не нанося визита Луиджи. Нам предстояло разыскивать детей собственными силами.
После отвратительного инцидента в Милане я превратилась в далеко не лучшего товарища по путешествию. Жерар делал все, чтобы заставить меня забыть о нем, но я никак не могла расслабиться.
Вопреки всему, я чувствовала себя виноватой в том, что произошло с Луиджи после нашего расставания три года назад. Он всегда был эгоистом, но никогда — скотом. Если бы я по-прежнему оставалась рядом, у него не было бы шанса превратиться в животное, помешанное на деньгах и удовольствиях, видящее врагов во всех окружающих. Может быть, он пьет оттого, что противен самому себе? Эти вопросы не давали мне покоя, я должна была если не найти на них ответы, то хотя бы выговориться.
Моим единственным потенциальным слушателем был Жерар, но я и так успела доставить ему массу неприятностей, не хватало еще повесить на него мои моральные проблемы, заставить выслушивать истеричную исповедь.
Обнаружить детей не удавалось. К австрийской границе можно было попасть разными путями — наверное, мы выбрали разные. Это радости тоже не прибавляло.
Мы сидели у фонтана в центре Вероны. Жерар только что закончил «концерт», он играл музыку итальянского Возрождения. Подставив ладонь под неторопливые струи, мокрой рукой провел по моему лицу. Может быть, он повторил жест Ромео, вот только я никак не подходила на роль Джульетты.
— Знаешь, всем распоряжается только судьба, — вдруг заговорил Жерар, его слова вплелись в течение моих невеселых мыслей.
— А как же мы? Совсем ни на что не способны? — я думала о том, что могла бы помочь Луиджи сохранить человеческое обличье.